БЕЛИНСКИЙ

Белинский
город, р.ц., Пензенская обл. Возник как с. Чембар, названное по р. Чембар, с 1784 г. город с тем же названием. В 1948 г. переименован в Белинский по фамилии русского литературного критика и публициста В.Г. Белинского (1811 -1848), который родился и провел детство в этом городе. Этимология гидронима Чембар не установлена, предположительно он имеет татар, происхождение .

Географические названия мира: Топонимический словарь. — М: АСТ.2001.

Бели́нский
(до 1948 г. Чембар), город в Пензенской обл., в 129 км к З. от Пензы, на р. Мал. Чембар и шоссе Пенза – Тамбов. 9 тыс. жителей (2003). Впервые упоминается в 1713 г., с 1780 г. – город Чембар.
Маш-ние и электроника, пеньковый завод, пищ. пр-тия. Краеведческий музей, усадьба литературного критика В. Г. Белинского (жил здесь в 1816–29 гг.). Здания быв. присутственных мест, уездного училища в стиле классицизма (XIX в.).Парк (1820). Жили писатель П. И. Замойский, живописец Л. М. Жемчужников. В 17 км к СВ. от города в с. Лермонтове – музей-усадьба "Тарханы" поэта М. Ю. Лермонтова.

Словарь современных географических названий. — Екатеринбург: У-Фактория..2006.

Белинский
Белинский (до 1948 Чембар) — город в Российской Федерации (см. Россия), районный центр в Пензенской области (см. Пензенская область), расположен на западной окраине Приволжской возвышенности, при слиянии рек Большой и Малый Чембар (бассейн р. Дон), в 55 км к юго-западу от железнодорожной станции Белинская, в 129 км к западу от Пензы. Население составляет 9,7 тыс. жителей (2001). Основные промышленные предприятия: завод «Кермет» (производит резисторы), завод по ремонту сельскохозяйственных машин; маслодельный завод, пеньковый завод.
Город впервые упоминается в 1713. Возник на месте небольшого села Дмитриевское — Малый Чембар в связи со строительством засечной черты. С 1780 город получает название Чембар. В 1948 переименован в Белинский в честь русского литературного критика В. Г. Белинского (1811—48), который родился и жил здесь в 1816—29. В Белинском расположено несколько образовательных и культурных учреждений: педагогическое училище, краеведческий музей. В доме Белинских и в здании училища располагается музей-усадьба В. Г. Белинского, где представлены книги, гравюры первой половины XIX в., переписка Белинского и др.
Вблизи Белинского, в селе Лермонтово (бывшие Тарханы), находится музей-усадьба М. Ю. Лермонтова и его могила. Неподалеку расположена роща «Двенадцать дубков», где, по преданию, Лермонтов создал поэму «Черкесы». В Белинском районе расположен Морозовский дендрарий — уголок русской природы с экзотическими древесными и кустарниковыми растениями, завезенными в XIX в. из разных стран мира.

Энциклопедия туризма Кирилла и Мефодия.2008.


Синонимы:
город, хлеб, чембар


Смотреть больше слов в «Географической энциклопедии»

БЕЛКИ →← БЕЛИЗ

Синонимы слова "БЕЛИНСКИЙ":

Смотреть что такое БЕЛИНСКИЙ в других словарях:

БЕЛИНСКИЙ

(Виссарион Григорьевич) — русский критик, внук священника в селе Белыни (Нижнеломовского уезда Пензенской губернии) и сын лекаря, служившего в балтийск... смотреть

БЕЛИНСКИЙ

Белинский Чембар Словарь русских синонимов. Белинский неистовый Виссарион Словарь синонимов русского языка. Практический справочник. — М.: Русский язык.З. Е. Александрова.2011. белинский сущ., кол-во синонимов: 3 • город (2765) • хлеб (75) • чембар (2) Словарь синонимов ASIS.В.Н. Тришин.2013. . Синонимы: город, хлеб, чембар... смотреть

БЕЛИНСКИЙ

БЕЛИНСКИЙ Виссарион Григорьевич [30.5(11.6).1811, Свеаборг,-26. 5(7.6). 1848, Петербург], русский литературный критик, публицист. Отец Б.- флотский л... смотреть

БЕЛИНСКИЙ

БЕЛИНСКИЙ (до 1948 -Чембар), город, центр Белинского р-на Пензенской обл. РСФСР. Расположен на р. М. Чем-бар (басе. Дона), в 55 км к Ю.-З. от ж.-д. с... смотреть

БЕЛИНСКИЙ

Белинский (Виссарион Григорьевич) — русский критик, внук священника в селе Белыни (Нижнеломовского уезда Пензенской губернии) и сын лекаря, служившего в балтийском флоте; родился 30 мая 1810 г. в Свеаборге, где в то время жил его отец, переселившийся впоследствии (1816) на службу в родной край и получивший место уездного врача в городе Чембаре. Выучившись чтению и письму у учительницы, Б. был отдан в только что открывшееся в Чембаре уездное училище, откуда в 1825 г. перешел в губернскую гимназию, где пробыл 3½ года, но не окончил курса (в то время четырехлетнего), потому что гимназия не удовлетворяла его, и задумал поступить в московский университет. Исполнение этого замысла было очень не легко, потому что отец Б., по ограниченности средств, не мог содержать сына в Москве; но юноша решился бедствовать, лишь бы только быть студентом. В августе 1829 г. он был зачислен в студенты по словесному факультету, а в конце того же года принят на казенный счет. Московский университет того времени еще принадлежал по своему характеру и направлению к эпохе дореформенной; но в нем уже появились молодые профессора, знакомившие студентов с настоящей наукой и бывшие предвестниками блестящего периода университетской жизни 40-х годов. Лекции Н. И. Надеждина и М. Г. Павлова вводили слушателей в круг идей германской философии (Шеллинга и Окена), вызвавших среди молодежи сильное умственное возбуждение. Увлечение интересами мысли и идеальными стремлениями соединило наиболее даровитых студентов в тесные дружеские кружки, из которых впоследствии вышли очень влиятельные деятели русской литературы и общественной жизни. В этих кружках Б. — и в годы своего студенчества, и позже — нашел горячо любимых друзей, которые ему сочувствовали и вполне разделяли его стремления (Герцен, Огарев, Станкевич, Кетчер, Е. Корш, впоследствии В. Боткин и др.). Поддаваясь влиянию носившейся тогда в воздухе философии и еще более — влиянию литературного романтизма, молодой студент Б. решился выступить на литературное поприще с трагедией в стиле шиллеровских "Разбойников", заключавшей в себе, между прочим, сильные тирады против крепостного права. Представленная в цензуру (состоявшую в то время из университетских профессоров), эта трагедия не только не была разрешена к печати, но и послужила для Б. источником целого ряда неприятностей, которые привели, в конце концов, к исключению его из университета "по неспособности" (1832). Б. остался безо всяких средств и кое-как перебивался уроками и переводами (между прочим, перевел роман Поля де-Кока "Магдалина", Москва, 1833). Ближе познакомившись с профессором Надеждиным, основавшим в 1831 г. новый журнал "Телоскоп", он стал переводить небольшие статейки для этого журнала и, наконец, в сентябре 1834 г. выступил с первой своей серьезной критической статьей, с которой, собственно, и начинается его настоящая литературная деятельность. Эта критическая статья Б., помещенная в нескольких №№ издававшейся при "Телескопе" "Молвы", под названием: "Литературные мечтания. Элегия в прозе", представляет горячо и блестяще написанный обзор исторического развития русской литературы. Установив понятие литературы в идеальном смысле и сличая с ним положение нашей литературы от Кантемира до новейшего времени, Б. высказывает убеждение, что "у нас нет литературы" в том широком, возвышенном смысле, как он ее понимает, а есть лишь небольшое число писателей. Он с уверенностью высказывает этот отрицательный вывод, но именно в нем-то и находит залог богатого будущего развития: этот вывод важен и дорог, как первое сознание истинного значения литературы; с него и должны были начаться ее деятельное развитие и успехи. "У нас нет литературы, — говорит Б.: — я повторяю это с восторгом, с наслаждением, ибо в сей истине вижу залог наших будущих успехов... Присмотритесь хорошенько к ходу нашего общества, — и вы согласитесь, что я прав. Посмотрите, как новое поколение, разочаровавшись в гениальности и бессмертии наших литературных произведений, вместо того, чтобы выдавать в свет недозрелые творения, с жадностью предается изучению наук и черпает живую воду просвещения в самом источнике. Век ребячества проходит, видимо, — и дай Бог, чтобы он прошел скорее. Но еще более дай Бог, чтобы поскорее все разуверились в нашем литературном богатстве. Благородная нищета лучше мечтательного богатства! Придет время, — просвещение разольется в России широким потоком, умственная физиономия народа выяснится,— и тогда наши художники и писатели будут на все свои произведения налагать печать русского духа. Но теперь нам нужно ученье! ученье! ученье!..." В этой первой своей статье, которая произвела на читателей очень сильное впечатление, Б. явился, с одной стороны, прямым продолжателем Надеждина, а с другой — выразителем тех мнений о литературе и ее задачах, какие высказывались в то время в кружке Станкевича, имевшем решительное влияние на развитие убеждений нашего критика. Надеждин, восставая против современного ему романтизма с его дикими страстями и заоблачными мечтаниями, требовал от литературы более простого и непосредственного отношения к жизни; кружок Станкевича, все более и более увлекавшийся направлением философским, ставил на первый план воспитание в себе "абсолютного человека", т. е. личное саморазвитие, безотносительно к окружающей нас действительности и общественной среде. Оба эти требования и были положены Б. в основу его критических рассуждений. Их горячий тон, страстное отношение критика к своему предмету остались навсегда отличительной особенностью всего, что выходило из-под его пера, потому что вполне соответствовало его личному характеру, главной чертой которого всегда было, по словам Тургенева, "стремительное домогательство истины". В этом "домогательстве" Б., одаренный крайне восприимчивой и впечатлительной натурой, провел всю жизнь, всей душой отдаваясь тому, что в данную минуту считал правдой, упорно и мужественно отстаивая свои воззрения, но не переставая, в то же время, искать новых путей для разрешения своих сомнений. Эти новые пути и указывались ему русской жизнью и русской литературой, которая именно со второй половины 30-х годов (с появлением Гоголя) начала становиться выражением действительной жизни. Второе литературное обозрение Белинского, появившееся в "Телескопе" через 1½ года после первого (1836), проникнуто тем же отрицательным духом; существенная мысль его достаточно выражается самым заглавием: "Нечто о ничем, или отчет г. издателя "Телескопа" за последнее полугодие (1835) русской литературы". Но появление повестей Гоголя и стихотворений Кольцова уже заставляет критика надеяться на лучшее будущее: в этих произведениях он уже видит начало новой эпохи в русской литературе. Эта мысль еще яснее выступает в большой статье: "О русской повести и повестях Гоголя", за которой следовали статьи о стихотворениях Баратынского, Бенедиктова и Кольцова. В 1835 г. Надеждин, уезжая на время за границу, поручил издание "Телескопа" Белинскому, который старался, сколько было возможно, оживить журнал и привлечь к сотрудничеству свежие литературные силы из круга близких к нему людей; по возвращении Надеждина, Б. также продолжал принимать очень деятельное участие в журнале до его запрещения (1836), которое оставило Б. без всяких средств к жизни. Все попытки найти работу были безуспешны; иной труд, кроме литературного, был для Белинского почти немыслим; изданная им в середине 1837 года "Русская грамматика" не имела никакого успеха; наконец, он заболел и должен был ехать на воды на Кавказ, где провел три месяца. В этом безвыходном положении он мог существовать только помощью друзей и долгами, которые были для него источником больших тревог. Это тяжелое материальное положение Белинского несколько улучшилось только в начале 1838 г., когда он сделался негласным редактором "Московского Наблюдателя", перешедшего от прежних издателей в другие руки. В этом журнале Б. явился таким же неутомимым работником, каким был прежде в "Телескопе"; здесь помещен целый ряд его крупных критических статей (между прочим, подробный трактат о "Гамлете"), 5-актная драма "Пятидесятилетний дядюшка или странная болезнь", после которой Б. окончательно убедился, что его призвание — только в критике. В эту пору своей деятельности Б. находился под особенно сильным влиянием кружка Станкевича, — кружка, направившего теперь все свои умственные силы на изучение философской системы Гегеля, которая разбиралась до мельчайших подробностей и комментировалась в бесконечных спорах. Главным оратором кружка являлся М. А. Бакунин, поражавший своей начитанностью и диалектикой. Идя вслед за ним, Б. всецело усвоил одно из основных положений Гегелевского миросозерцания, именно, — что "все действительное разумно", — и явился страстным защитником этого положения в самых крайних логических его последствиях и особенно в применении к действительности русской. Б. и его друзья, можно сказать, жили в ту пору только одной философией, на все смотрели и все решали с философской точки зрения. То было время нашего первого знакомства с Гегелем, и восторг, возбужденный новизной и глубиной его идей, на некоторое время взял верх над всеми остальными стремлениями передовых представителей молодого поколения, сознавших на себе обязанность быть провозвестниками неведомой у нас истины, которая казалась им, в пылу первого увлечения, все объясняющей, все примиряющей и дающей человеку силы для сознательной деятельности. Органом этой философии и явился " Московский Наблюдатель" в руках Б. и его друзей. Его характерными особенностями были: проповедь полного признания "действительности" и примирения с нею, как с фактом законным и разумным; теория чистого искусства, имеющего целью не воспроизведение жизни, а лишь художественное воплощение "вечных" идей; преклонение перед немцами, в особенности перед Гёте, за такое именно понимание искусства, и ненависть или презрение к французам за то, что они вместо культа вечной красоты вносят в поэзию временную и преходящую злобу дня. Все эти идеи и развивались Б. в статьях "Московского Наблюдателя" с обычной страстностью, с которой он всегда выступал на защиту того, во что верил; прежняя проповедь личного самосовершенствования, вне всякого отношения к вопросам внешней жизни, сменилась теперь поклонением общественному status quo. Б. утверждал, что действительность значительнее всех мечтаний, но смотрел на нее глазами идеалиста, не столько старался ее изучать, сколько переносил в нее свой идеал и верил, что этот идеал имеет себе соответствие в нашей действительности или что, по крайней мере, важнейшие элементы действительности сходны с теми идеалами, какие найдены для них в системе Гегеля. Такая уверенность, очевидно, была лишь временным и переходным увлечением системой и скоро должна была поколебаться. Этому содействовали, главным образом, два обстоятельства: во-первых, жаркие споры Б. и его друзей с кружком Герцена и Огарева, уже давно покинувших теоретическое философствование ради изучения вопросов общественных и политических, и оттого постоянно указывавших на резкие и непримиримые противоречия действительности с идеалами, и, во-вторых, более тесное и непосредственное соприкосновение с русской общественной жизнью того времени, вследствие переезда Б. в Петербург. Этот переезд состоялся в конце 1839 года, когда Б., убедившись в материальной невозможности продолжать издание "Наблюдателя" и бороться с увеличивающейся нуждой, вошел, через И. И. Панаева, в переговоры с А. А. Краевским, и принял его предложение взять на себя критический отдел в "Отечественных Записках". С болью в сердце оставлял он Москву и друзей своих, и в Петербурге долго еще не мог освоиться со своим новым положением: его первые статьи в "Отечественных Записках" (о "Бородинской годовщине", о Менцеле, о "Горе от ума") еще носят на себе "московский" отпечаток, даже усиленный, как будто критик хотел во что бы то ни стало довести свои выводы о разумной действительности до самого крайнего предела. Но действительность, при более близком знакомстве с нею, ужаснула его, — и старые вопросы, занимавшие его мысль, мало-помалу стали являться перед ним в другом свете. Весь запас нравственных стремлений к высокому, пламенной любви к правде, направлявшийся прежде на идеализм личной жизни и на искусство, обратился теперь на скорбь об этой действительности, на борьбу с ее злом, на защиту беспощадно попираемого ею достоинства человеческой личности. С этого времени критика Б. приобретает значение общественное; она все больше и больше проникается живыми интересами русской жизни и вследствие этого становится все более и более положительной. С каждым годом в статьях Б. мы находим все меньше и меньше рассуждений о предметах отвлеченных; все решительнее становится преобладание элементов данных жизнью, все яснее признание жизненности — главною задачей литературы. Вместе с тем, в служении обществу на поприще литературном и в воспитании общества путем литературным Б. видит теперь задачу всей своей деятельности. "Мы живем в страшное время, — писал он еще в 1839 году, — судьба налагает на нас схиму, мы должны страдать, чтобы нашим внукам легче было жить... Нет ружья,— бери лопату, да счищай с "расейской" публики (грязь). Умру на журнале, и в гроб велю положить под голову книжку "Отечественных Записок". Я — литератор; говорю это с болезненным и вместе радостным и горьким убеждением. Литературе расейской — моя жизнь и моя кровь... Я привязался к литературе, отдал ей всего себя, т. е. сделал ее главным интересом своей жизни..." И в самом деле, "Отечественные Записки" поглощали теперь всю деятельность Б., работавшего с чрезвычайным увлечением и вскоре успевшего завоевать своему журналу, по влиянию на тогдашних читателей, первое место в литературе. В целом ряде больших статей Б. является теперь уже не отвлеченным эстетиком, а критиком-публицистом, беспощадно разоблачающим всякую фальшь в литературе, бичующим общество за отсутствие умственных интересов, за рутинные воззрения, узкий мещанский эгоизм, самодовольное филистерство, патриархальную распущенность провинциальных нравов, отсутствие гуманности и азиатское зверство в отношении к низшим, рабство женщин и детей под гнетом семейного деспотизма и проч. От литературы он требует возможно более полного изображения действительной жизни: "Свобода творчества (говорит он в одной из своих статей) легко согласуется со служением современности; для этого не нужно принуждать себя писать на темы, насиловать фантазию; для этого нужно только быть гражданином, сыном своего общества и своей эпохи, усвоить себе его интересы, слить свои стремления с его стремлениями; для этого нужна симпатия, любовь, здоровое практическое чувство истины, которое не отделяет убеждения от дела, сочинения от жизни". Кроме ежегодных обозрений текущей литературы, в которых взгляды Б. высказывались с особенной полнотой и последовательностью, кроме статей о театре и массы библиографических и политических заметок, Б. поместил в "Отечественных Записках" 1840—46 гг. замечательные статьи о Державине, Лермонтове, Майкове, Полежаеве, Марлинском, о русской народной поэзии и ряд больших статей о Пушкине (1844 г.), составивших целый том и представляющих, в сущности, полную историю нашей литературы от Ломоносова до смерти Пушкина. Между тем здоровье Б., изнуряемое спешной журнальной работой, становилось все хуже и хуже: у него уже развивалась чахотка. Осенью 1845 г. он выдержал сильную болезнь, грозившую опасностью его жизни; срочная работа становилась ему невыносима; отношения с редакцией "Отечественных Записок" стали расстраиваться, и в начале 1846 года Б. совсем оставил журнал. Лето и осень этого года он провел вместе с артистом Щепкиным на юге России, а по возвращении в Петербург сделался постоянным сотрудником нового журнала "Современник", издание которого взяли на себя Н. А. Некрасов и И. И. Панаев, собравшие вокруг себя лучшие литературные силы того времени. Но дни Б. были уже сочтены. Не считая мелких библиографических заметок, ему удалось напечатать в "Современнике" только одну большую статью: "Обозрение литературы 1847 года". Усилившаяся болезнь заставила его предпринять поездку за границу (с мая по ноябрь 1847 г.), но эта поездка не принесла ожидаемого облегчения; Б. медленно угасал и 28 мая 1848 г. скончался. Значение Б. и его влияние в нашей литературе было громадно и чувствуется до сих пор. Он не только впервые установил правильные понятия об искусстве и литературе и указал тот путь, по которому должна идти литература, чтобы стать общественной силой, но явился учителем и руководителем молодого поколения писателей, — нашей славной плеяды 40-х годов, все представители которой прежде всего и больше всего обязаны идейной стороной своих произведений именно Б. С восторгом приветствуя всякое вновь появляющееся дарование, Б. почти всегда безошибочно угадывал будущий путь развития и своей искренней, увлекательной и страстной проповедью неотразимо влиял на направление молодых деятелей литературы. Выработанные им теоретические положения сделались общим достоянием и в большинстве сохраняют свою силу до настоящего времени; а благородное и неустанное искание истины и высокий взгляд на просветительное и освободительное значение литературы останется навсегда дорогим заветом для новых литературных поколений. А. Н. Пыпин, "В. Г. Белинский, его жизнь и переписка" (2 т., СПб., 1876); его же, "Характеристики литературных мнений" (гл. VII); Н. Г. Чернышевский, "Очерки гоголевского периода русской литературы" ("Современник", 1855, декабрь, и 1856); "Воспоминания И. С. Тургенева" ("Сочинения", X); Аполлон Григорьев, "Б. и отрицательный взгляд в литературе" ("Сочинения", I). Множество мелких статей биографического и критического содержания указано в книге А. Н. Пыпина и в Словаре Геннади. Собрание сочинений Б. вышло в 12-ти томах, М., 1859 г.; с тех пор было еще три издания. <i> П. М</i>.<br><br><br>... смотреть

БЕЛИНСКИЙ

БЕЛИНСКИЙ         Виссарион Григорьевич [30.5(11.6).1811, Свеаборг, ныне Суоменлинна, Финляндия,— 26.5(7.6). 1848, Петербург], рус. революц. демокра... смотреть

БЕЛИНСКИЙ

БЕЛИНСКИЙ Виссарион Григорьевич (1811–1848) — великий русский литературный критик. По своему происхождению Б. — разночинец. Р. в Финляндии, в С... смотреть

БЕЛИНСКИЙ

БЕЛИНСКИЙ Виссарион Григорьевич (1811-1848) - великий русский литературный критик. По своему происхождению Б. - разночинец. Р. в Финляндии, в Свеаборге; отец его - флотский врач. Детство протекло в глухом городишке Чембаре, Пензенской губ. Прямота и резкость отца, бешеный нрав матери, религиозный экстаз деда-священника, подвижника и аскета, сильно повлияли на складывающийся характер «неистового Виссариона», страстного и упорного искателя правды жизни. Свое учение Б. начал в Чембарском уездном училище, увлекаясь Карамзиным, Херасковым, Державиным, Сумароковым, Дмитриевым, Богдановичем, Крыловым и др. С осени 1925 он перешел в Пензенскую гимназию. Державин, Жуковский и Пушкин захватывают юношу, особенно Пушкин. Уже в эти годы Б. поражает окружающих силой и самостоятельностью своей мысли. Бросив гимназию, он в 1829 поступает в Московский университет на словесный факультет. В конце 1830 пишет драматическую повесть «Дмитрий Калинин», слабую в художественном отношении и политически, т. к. общественные понятия автора были тогда наивны, но сильную по вложенному в нее протесту против крепостного права. Драма была признана безнравственной, позорящей университет, автору грозили ссылкой в Сибирь, лишением прав состояния. В 1832 университетское начальство, воспользовавшись болезнью Б. и тем, что он пропустил экзамены, исключило его из университета «по слабому здоровью и при этом по ограниченности способностей». Очутившись без средств, без всякой моральной поддержки, Б. однако не растерялся. Он знакомится с Надеждиным (см.), издателем «Телескопа» и «Молвы». Осенью 1834 в «Молве» появляются его «Литературные мечтания». Б. сразу становится известным критиком. Статья имела колоссальный успех; она составила эпоху в истории русской критики. В 1834-1836 Б. работает - в «Телескопе» и «Молве», в 1838-1839 - в «Московском наблюдателе», в 1839-1846 - в «Отечественных записках», в 1846-1848 - в «Современнике». В то время как Станкевич, Бакунин, Огарев и др. жили на доходы от своих имений, от труда крепостных, и не думали о своем материальном положении, Б. жил в бедности. «Квартира, авошная лавочка, сюртуки, штаны, долги», как он сам признается в своей переписке с друзьями, «убивали его силу и веру, и тогда он мог только играть в свои козыри или шашки». Бедность преждевременно свела великого критика в могилу, она мешала ему систематически работать, ставила его в положение ученика перед теми, выше к-рых он был на целую голову. Он был умственный пролетарий.<p class="tab">Б. жил, когда рушилось крепостное хозяйство. Торговый капитал отстаивал свои интересы. Промышленность, несмотря на свою незначительность, переживала бурный рост. Говорили о социализме и революции. Правительство пугалось рабочего вопроса. На самодержавие и крепостничество были уже подняты руки восставших декабристов. Интеллигенция еще не была обслуживающим аппаратом промышленности. Передовая ее часть, во главе с Петрашевским, жила идеями мелкобуржуазного утопического социализма. К заговору Петрашевского имел отношение и великий критик. Б. не избежал бы участи многих передовых людей царского времени; крепость, каторга были ему уже приготовлены, за ним зорко следило Третье отделение. Во-время он умер. Разночинец мыслил оппозиционно, временами даже революционно; жил он страстным протестом против существующего режима, стремлением разрушить его. Положиться он мог только на себя, отчасти на народные массы, но их нужно было еще просветить политически. Б. познал гнусность действительности, услышал зов исстрадавшегося народа, но он не находил себе союзника. На народ он не надеялся, на него он молился, жил его страданиями, но ясно сознавал, что крестьянство инертно, что устроить свою жизнь само оно долго еще не сможет, хотя в нем и много здравого смысла. Своим прозорливым взглядом он осознал, что дворянская интеллигенция, даже в лице самых лучших своих представителей, отживает свой век, и обратил взор на буржуазию. Буржуазии Б. конечно не любил, но он понимал, что буржуазия России нужна, она создаст почву для социального и культурного подъема страны. Мощной буржуазии у нас еще не было, она только начинала оформляться. Приходилось преодолевать сильный славянофильский предрассудок, что путь развития Запада чужд России, что она пойдет своими путями. В других условиях Б. был бы политическим борцом, вождем, у нас он был только литературным критиком, т. к. в николаевские времена только через литературу, да и то с большой осторожностью, можно было что-либо высказать. Но и тут стояли на пути Третье отделение и цензура. Положение было трагическое, безвыходное. Б. мучительно страдал в своей безнадежности. Он, ни на минуту не прерывая своей беспощадной критики, упорно искал путей и средств низвергнуть существующий гнет. Русская литература, к-рую он страстно и мучительно любил, была близка ему не сама по себе, хотя он во многом был эстет, а тем, что литература есть выражение мыслей, чувств, нужд и чаяний народа, есть величайшее служение народу. Б. прошел мучительный путь исканий от идеализма к материализму, от Шеллинга к Фейербаху. Он был просветитель, он переоценивал силу разума, мысли и просвещения, но временами он ставил вопрос почти по-марксистски. Б. был предшественником русской марксистской мысли. Его заслуги неизмеримы. Об этом писали Чернышевский, Добролюбов, Плеханов и др. Последний говорил: «До сих пор каждый новый шаг вперед, делаемый нашей общественной мыслью, является новым вкладом для решения тех основных вопросов общественного развития, наличность к-рых открыл Б. чутьем гениального социолога, но к-рые не могли быть им решены вследствие крайней отсталости современной ему российской действительности».</p><p class="tab">Б. выступил в критике как последователь Шеллинга. С ним он познакомился в кружке Станкевича. Мир - «дыхание единой, вечной идеи», «жизнь - великий дар провидения. Назначение человека, народа и человечества - выявить идею божества, человеческое достоинство». Естественно, что и задача искусства - находить в разнообразных явлениях жизни выражение «единой вечной идеи» и воспроизводить его. Искусство - посредник между человечеством и «вечной идеей», оно дает чувствовать красоту и сущность жизни, оно должно «поставить читателя на такую точку зрения, с которой ему была бы видна вся природа в сокращении, в миниатюре, как земной шар на ландкарте, чтобы дать ему почувствовать влияние, дыхание этой жизни, которая одушевляет вселенную, сообщить его душе этот огонь, который согревает ее». Б. сразу намечает перелом в направлении русской критики. Раньше критика была по преимуществу эстетической, узко литературной, теперь она становится выразителем определенного общественного мировоззрения, средством борьбы за него. Приближая литературу к общественности, великий критик в своем увлечении идеалистической философией неизбежно ограничил свои общественные устремления, веря, что вечная божественная идея, управляя миром, управляет и ходом русской истории. Объявив на первых порах действительную жизнь «призраком, ничтожеством, пустотой, отрицанием», он провозгласил действительной жизнью жизнь идеальную. Запутавшись в идеалистическом тумане, критик занял примиренческую позицию, даже задачи комедии он видел не в осмеянии и исправлении пороков общества, а в отражении вечной борьбы добра и зла. Он ищет в литературных творениях биение «пульса вселенной» и высшие связи жизни. Этим велики в глазах Б. Шекспир и Пушкин. Примирение однако не убивает его боевого характера. Б. резко заявляет: «Без борьбы нет заслуги, без заслуги нет награды, а без действия нет жизни». Шеллингианство Б. с особой яркостью отразилось в статьях: «Литературные мечтания» (1834), «О русской повести и повестях г. Гоголя» (1834), «О критике и литературных мнениях „Московского наблюдателя"» (1836) и в некоторых других.</p><p class="tab">Мятежный дух Б. однако не мог успокоиться в туманах веры, в «мире истинной красоты»; он страдал от гнусности русской действительности. Внутренняя борьба привела его к философии Фихте. Б. еще более уверовал, что главенствует идея, а явление есть результат идеи, и отказался от эмпирического метода исследования. Факты он объясняет мыслью, будучи убежден, что «если умозрение верно, то опыт непременно должен подтверждать его в приложении». Отсюда взгляд на поэзию как на бессознательное выражение творящего духа. Необходимо лишь найти и создать те условия, при которых «могучий русский народ» мог бы выявить существо своего духа и мог бы определить характер литературы. Поскольку же могучий народ, выразитель вечной идеи, в тисках гнусной действительности и не может развернуть своих сил, критик выдвигает вопрос о народном просвещении. Сначала он возлагает эту задачу на правительство, а затем передает критике, доказывая, что «критика должна быть гувернером общества», что она должна уметь «уяснять и распространять господствующие понятия своего времени». Стремление выявить дух народа поставило проблему художественной правды, а это привело к реализму. За реализм Б. сильно любил Гоголя. Поскольку дух народа выявляется во времени и в различных условиях, критика должна носить характер не только философский, но и историко-публицистический. Хотя Б. и уточняет свои взгляды и идет вперед, все же идеалистическая философия не дает ему возможности познать сущность действительности и искусства и их взаимодействия. В произведениях Шиллера Б. видит например только чувство и мысль, отрицая действительность. В путах идеалистической философии погибло немало людей. Б. спасли его пытливый ум, его мятущаяся совесть, его «дикая вражда» к общественному порядку, хотя бы и во имя отвлеченного идеала. Вся система взглядов критика упиралась в вопрос о действительности, к-рая всегда шла вразрез с его нравственными устремлениями. Б. признал реальностью вечную идею, но для него «не мечта и жизнь», хотя она и служит лишь ступенью к вечности. Перед ним встал вопрос: что такое реальность, каковы ее роль и функция в жизни общества и отдельной личности? Центр внимания с вопроса о том, что реальность - выражение божественной идеи - переносится в плоскость тех отношений, к-рые складываются между человеком и этой реальностью. Отсюда роковой вопрос о разумности всего существующего.</p><p class="tab">Бакунин знакомит Б. с философией Гегеля. В ней критик находит разрешение всех мучивших его сомнений. Он с жаром ухватился за тезис: «что разумно, то действительно, и что действительно, то разумно». Эта формула примирила его с действительностью, он начал искать «мир и гармонию души». Философия Гегеля стояла на диалектической точке зрения: «Всемирный дух постоянно идет вперед, потому что движение вперед составляет его природу». «Отвлеченные принципы справедливости теряют цену, субъективные стремления заранее обречены на неудачу». Кроме того Гегель понимал действительность не как простое существование, - «его действительность выше существования», она необходима как проявление всемирного духа. Поскольку же философия Гегеля была не только диалектической системой, но хотела быть «системой абсолютной правды», поскольку и она была построена на идеалистических предпосылках, - она таила в себе опасные моменты, к-рые самого Гегеля увлекли на путь консерватизма и оправдания прусской действительности. Конечно диалектика Гегеля - колоссальный шаг вперед от метафизики Шеллинга и Фихте, но Б. не понял «алгебры революции» в новой системе, действительность Гегеля объявил «открывающимся самому себе духом» и оправдал гнусную русскую действительность, заявив: «нет дикой материальной силы, нет владычества порока и меча, нет случайности. «Человек пьет, ест, одевается - это мир призраков, потому что в этом нисколько не участвует его дух». «Человек чувствует, мыслит, сознает себя органом, сосудом духа конечного, частностью общего и бесконечного - это мир действительности». Утвердившись в мысли, что в природе и истории нет ничего случайного, все закономерно, и отыскивая разумность во внутренней необходимости, Б. настолько теоретически примирился с действительностью, что договорился в своих статьях - «Бородинская годовщина» и «Очерки Бородинского сражения» (1839) - до ужасающих вещей: «Пора сознать, что мы имеем разумное право быть горды нашей любовью к царю, нашей безграничной преданностью его священной воле... Царь есть наместник божий, а царская власть, замыкающая в себе все частные воли, есть преобразование единодержавия вечного и довременного разума». Б. начал проповедывать, что «художественное произведение есть органическое выражение конкретной мысли в конкретной форме. Конкретная идея есть полная, все свои стороны обнимающая, вполне себе равная и вполне себя выражающая и абсолютная идея, и только конкретная идея может воплотиться в конкретную художественную форму. Мысль о художественном произведении должна быть конкретно слита с формой, т. е. составлять с ней одно, теряться и исчезать в ней, проникать ее всю». Критика должна отыскивать общее, вечное и определить на основании общего, т. е. идеи, цену, достоинство, место и важность литературного произведения. Свои эстетические взгляды этого периода Б. изложил в статье «Менцель, критик Гёте» (1840). Они по существу те же, что были и раньше, только автор глубже и сильнее их обосновывает. Содержание истинной поэзии - «не вопросы дня, а вопросы веков, не интересы страны, а интересы мира, не участь партий, а судьбы человечества». Художник «в дивных образах осуществляет божественную идею для нее самой, а не для какой-либо внешней и чуждой ей цели». «Искусство не должно служить обществу иначе, как служа самому себе: пусть каждое идет своею дорогою, не мешая друг другу». Критик осыпает Менцеля ударами за то, что он порицает Гёте за его равнодушное отношение к вопросам общественности. Поэтому Б. кажутся нелепыми и односторонними романы Гюго, Жорж-Занд, поэтому он порицает Гейне, Берне, поэтому не оценен им полностью и Лермонтов. С этой же точки зрения он яростно нападает на Грибоедова. Он не может понять, как он в своей комедии так обрушивается на разумную, необходимую действительность. Критик утверждает, что «поэзия есть та же философия, то же мышление, потому что имеет то же содержание - абсолютную истину, но только не в форме диалектического развития идеи из самой себя, а в форме непосредственного явления идеи в образе». «Горе от ума», по мнению Б., произведение нехудожественное, ибо «художественное произведение есть само в себе цель и вне себя не имеет цели, а Грибоедов ясно имел внешнюю цель - высмеять современное общество». Между тем общество всегда право и выше частного человека - «частная индивидуальность только до такой степени действительность, а не призрак, до какой она выражает собой общество». «Политика, - заявляет критик, - у нас в России не имеет смысла, и ею могут заниматься только пустые головы». Во всем этом причудливом развитии мировоззрения критика была своя последовательная логика. Б. не был философом в точном смысле слова. Он и не проникался философской системой как чем-то единым, целостным. Он брал из нее только то, что соответствовало его стремлениям, и отдельными тезисами обосновывал свои взгляды. Логика его мировоззрения, связанная с системами Шеллинга, Фихте и Гегеля, была такова: мир - дыхание единой вечной идеи, реальная жизнь - идеальная жизнь, а наше земное существование - призрак, мечта, отрицание. Однако этот призрак не дает человеку возможности выявить идею божества, он в известных пределах реален. Как проявление абсолютного, вечной идеи, он не только реален, но и разумен. Это не путь эклектического обобщения философских систем, а путь строго логических страстных и мучительных исканий.</p><p class="tab">Скоро наступило отрезвление. В начале 1841 Б. пишет Боткину: «Я давно уже подозревал, что философия Гегеля - только момент, хотя и великий, но что абсолютность ее ни к... не годится, что лучше умереть, чем мириться с нею... Судьба субъекта, индивидуума, личности - важнее судеб всего мира и здравия китайского императора (т. е. гегелевской „Allgemeinheit")... Благодарю покорно, Егор Федорович, кланяюсь вашему филистерскому колпаку, но со всем подобающим вашему филистерскому колпаку уважением честь имею донести вам, что если бы мне и удалось влезть на верхнюю ступень лестницы развития, - я и там попросил бы вас отдать мне отчет во всех жертвах условий жизни и истории, во всех жертвах случайностей, суеверия, инквизиции, Филиппа II и пр. и пр., иначе я с верхней ступени бросаюсь вниз головою. Я не хочу счастья даром, если не буду спокоен насчет каждого из моих братий по крови». Б. кается в своих прежних ошибках, мужественно отказывается от своих прежних суждений. Усвоив мысль, что только те стремления плодотворны и не призрачны, к-рые опираются на объективный ход истории, критик провозглашает, что «история сделалась теперь как бы общим основанием и единственным условием всякого знания; без нее стало невозможно постижение ни искусства, ни философии». Первой статьей, написанной в период внутреннего кризиса Б., порвавшего с «разумной действительностью», была статья «Герой нашего времени» (1840). Статья колеблющаяся. Более твердую позицию Б. занял в статье «Стихотворения М. Лермонтова» (1841). В ней он доказывает, что «не все то действительно, что есть в действительности, а для художника должна существовать только разумная действительность. Но и в отношении к ней он не раб ее, а творец, и не она водит его рукою, но он вносит в нее свои идеалы и по ним преображает ее». Лермонтов рассматривается как продукт определенной эпохи. Свои философские взгляды Б. соединяет с общественной точкой зрения. При таких взглядах в сознании Б. потускнел образ Пушкина, ему стала ближе беспокойная мятежная тоска Лермонтова. Критик меняет также свой взгляд на французов и немцев.</p><p class="tab">С первых шагов своей деятельности Б. ставил вопрос о личности. С исключительной остротой и болезненностью эта проблема встала перед ним после разрыва с Гегелем. Поняв, что личность - продукт «субстанции общественных отношений», а эта субстанция в данный момент убивает все прогрессивное и передовое, Б. приходит к утопическому социализму. Идея социализма стала для него «идеею идей, бытием бытия, вопросом вопросов, альфою и омегою веры и знания». Критик не хочет мириться с общественным порядком, когда видит, что страдает личность. Он начинает говорить о насильственном перевороте, о том, что люди глупы и их надо вести к счастью насильно. Однако утопический социализм не удовлетворил критика, он упорно работает над выявлением той перспективы, к-рая помогла бы ему разобраться в развитии общества. Он выступает против абстрактного и абсолютного метода, требует изучения фактов, изучения причин, порождающих эти факты; средств для борьбы с этими фактами он ищет в развитии самих фактов. Он сурово нападает на славянофилов за их методологические ошибки. В этот период Б. приходит к твердому убеждению, что многие волнующие его вопросы могут быть разрешены только тогда, когда Россия дворянская, крепостная уступит место России буржуазной. Он хорошо понимал, что буржуазия - вещь противная, но сознавал, что она все же нужна, что она создаст новую почву для социального развития и что наконец развития капитализма России не миновать. Он видит, что «промышленность - источник великих зол», но она же - источник «великих благ для общества». Его не смутили даже «Письма из Франции» Герцена, в к-рых последний громил французскую буржуазию. Свои новые позиции Б. изложил в письме к Анненкову. Критик поднялся в нем на недосягаемую высоту мысли. Мы не знаем, какие позиции Б. занял бы, ознакомившись с «Коммунистическим манифестом», появление к-рого совпало со смертью великого критика, но то, что он приближался к марксистской постановке вопроса, хотя бы и в искаженном виде, - это несомненно. В своих суждениях этого времени он опередил не только славянофилов, но и будущих народников. Он - предшественник марксистской мысли.</p><p class="tab">В 1842 Б. знакомится через Герцена с философией Фейербаха, представителя левого гегельянства. Система производит на него «потрясающее впечатление». Она привела его к мысли: «Действительность как явившийся отелесившийся разум всегда предшествует сознанию, потому что прежде нежели сознавать, надо иметь предмет для сознания». Он понял материальность мысли, что реальное мышление, объективное всегда, определяется чувственным восприятием внешнего мира. Мышление только объединяет то, что разобщено чувствами. Природа не зависит от мышления. Человек вырастает в этой природе. Вне человека и природы нет ничего. Под влиянием Фейербаха Б. пишет свой знаменитый «Взгляд на русскую литературу 1847». В нем он пересматривает вопрос об искусстве. Раньше Б. требовал, чтобы искусство было выражением общего и необходимого, а не частного и случайного. Этим он отнимал у литературы общественную функцию. Теперь он, не колеблясь, утверждает: «Вполне признавая, что искусство прежде всего должно быть искусством, мы тем не менее думаем, что мысль о каком-то чистом, отрешенном, живущем в своей собственной сфере, не имеющем ничего общего с другими сторонами жизни искусстве - есть мысль отвлеченная, мечтательная. Такого искусства никогда и нигде не было... В наше время искусство и литература больше, чем когда-либо прежде, сделались выражением общественных вопросов... Искусство благородно взялось служить им в качестве их органа. Отнимать у искусства право служить общественным интересам - значит не возвышать его, а унижать его, потому что это значит лишить его самой живой силы, т. е. мысли, делать его предметом какого-то сибаритского наслаждения, игрушкой праздных ленивцев». Он твердо заявляет, что «свобода творчества легко согласуется со служением современности». Сближая общественные функции искусства, литературы и науки, Б. превозносит натуральную школу Гоголя и ряд писателей за то, что они восстали против сторонников прежней эстетики. Кантемир - умен, Фонвизин - даровитый комик. Изменяется отношение к Шиллеру. Вырастает восхищение к Жорж-Занд. Грибоедов - теперь он великий писатель, поскольку первый сумел поднять «протест против гнусной российской действительности, против чиновников, взяточников, бар, развратников, против нашего онанистического светского общества, против невежества, добровольного ханжества» и пр. и пр.</p><p class="tab">Таков путь философских, общественных и литературных взглядов великого критика.</p><p class="tab">Эстетические воззрения Б. Плеханов, лучший его толкователь, свел к следующим пяти пунктам, формулированным самим критиком:</p><p class="tab"><b>I.</b> «Поэзия есть истина в форме созерцания». «Поэт мыслит образами; он не доказывает истины, а показывает ее».</p><p class="tab"><b>II.</b> «Поэт свои идеальные образы переносит в действительность», т. е. «видимое одному ему делает видимым для всех». «Поэт не украшает действительности, не изображает людей, какими они должны быть, но каковы они суть».</p><p class="tab"><b>III.</b> «Новейшая поэзия есть поэзия действительности, поэзия жизни». «Поэзия есть мышление в образах, и потому, коль скоро идея, выраженная образом, не конкретна, ложна, неполна, то и образ по необходимости не художественен».</p><p class="tab"><b>IV.</b> «Одно из главнейших условий каждого художественного произведения есть гармоническая соответственность идеи с формой и формы с идеей и органическая целостность его создания».</p><p class="tab"><b>V.</b> «Всякое художественное произведение есть нечто отдельное, особое, но проникнутое общим содержанием - идеею». «Нет границы между идеею и формой, но та и другая являются целым и единым органическим созданием».</p><p class="tab">Основы эстетического мировоззрения оформлялись в разные периоды литературной деятельности критика. И естественно, что он выполнял свой кодекс по-разному, в зависимости от разрешения вопросов социологических и философских. В своем кодексе Б. говорит и о действительности и о конкретности, а ведь эти понятия имели у него не всегда одинаковое содержание. В статье «Горе от ума», писанной в 1840, Б., указывая, что «предмет поэзии есть действительность или истина в явлении», понимал действительность как «божественную идею, в собственных недрах своих носящую творческую силу своего осуществления из небытия в живое явление». Отсюда - жестокие нападки на Грибоедова. В 1842 и позже действительность - нечто другое. В «Речи о критике» сказано: «Действительность о фактах, в знании, в убеждениях чувства, в заключениях ума, - во всем и везде действительность есть первое и последнее слово нашего века...» «Действительность возникает на почве, а почва всякой действительности - общество». Отсюда - требование, чтобы художник был сыном общества, что искусство должно рассматриваться в отношении к эпохе, к исторической современности. Отсюда - историческая критика и переход философской критики в общественную. Отсюда - разная оценка отдельных писателей, неодинаковый взгляд на всю русскую литературу. Б. начал с отрицания ее, кончил признанием.</p><p class="tab">Особенно сильным изменениям подвергался взгляд на общественную роль искусства. Как известно, сначала Б. стоял за чистое искусство. В последующие годы он отводит искусству серьезную социальную функцию и решительно нападает на чистое искусство, на чисто эстетическую критику. В период «Литературных мечтаний» Б. рассуждает: «когда поэт своими сочинениями старается заставить нас смотреть на жизнь с его точки зрения, в таком случае он уже не поэт, а мыслитель, и мыслитель дурной, злонамеренный, достойный проклятия, ибо поэзия не имеет цели вне себя». В 1842 в статье «Стихотворения Аполлона Майкова» намечается новая точка зрения: «Для успеха поэзии теперь мало одного таланта: нужно еще и развитие в духе времени. Поэт уже не может жить в мечтательном мире, он уже гражданин царства современной ему действительности, все прошедшее должно жить в нем. Общество хочет в нем видеть уже не потешника, но представителя своей духовной, идеальной жизни; оракула, дающего ответы на самые мудрые вопросы». В статье о сочинениях Державина он развивает эти мысли полнее и определеннее, прямо указывая, что «всякий великий поэт потому велик, что корни его страдания и блаженства глубоко вросли в почву общественности и истории, что он следовательно есть орган и представитель общества, времени, человечества». В предсмертной статье «Взгляд на русскую литературу 1847», попрежнему утверждая, что искусство прежде всего должно быть искусством, он тем не менее со всей решительностью заявил, что мысль о каком-то чистом отрешенном искусстве, живущем в своей собственной сфере, не имеющем ничего общего с другими сторонами жизни, есть мысль отвлеченная, мечтательная. «Такого искусства, - утверждал он, - никогда и нигде не было». Поэтому он с таким энтузиазмом говорил о повести Д. Григоровича «Антон Горемыка», повести, которую А. Григорьев назвал «длинной элегией об украденной пегой кобыле» и в к-рой Б. уловил новую проблему русской общественности, - «вопрос о мужике».</p><p class="tab">Приблизив поэзию к жизни, критик неизбежно сблизил поэзию с наукой. «Искусство без мысли, что человек без души, - труп». Оно примиряет чувства и разум. Единство мысли и чувства Б. ставит условием художественности. Он хочет поэзию «оземленить» и своим противникам возражает: «Нападать на поэзию за то, что она оземленяет идеи, - все равно, что нападать на математику за то, что она исчисляет и измеряет». Шекспира, Вальтер Скотта, Пушкина он уже оценивает не с абсолютной точки зрения, а диалектически, через призму общественных фактов, влияющих на писателя и обусловливающих его художественное творчество. Через ряд ложных суждений Б. сумел подойти и к Пушкину с точки зрения конкретного миросозерцания и понять его как поэта дворянской среды, как поэта, выросшего в определенных исторических условиях.</p><p class="tab">Начав с идеализма Шеллинга и примирения с действительностью, Б. кончил материализмом Фейербаха и отчаянной, страдальческой борьбой с действительностью. На помощь в этой борьбе он призвал искусство и художественную литературу. Это особенно ярко сказалось в «Письме к Гоголю». Письмо произвело потрясающее впечатление на современников; страх и ужас охватили охранников николаевского режима. Гоголь начал с протеста, кончил христианским смирением, мистицизмом. Б. начал с примирения, кончил революционным протестом, материализмом.</p><p class="tab">К несчастью русской общественности жестокая смерть разбила этот чистый, хрупкий, хрустальный сосуд, прервала эту страстную, глубокую жизнь человека, полного «великих исканий».</p><p class="tab"></p><p class="tab"><span><b>Библиография:</b></span></p><p class="tab"><b>I.</b> Полн. собр. сочин., 11 тт., Под редакцией С. Венгерова, СПБ., 1900-1917; т. XII, Под редакцией В. Спиридонова, М. - Л., 1927; Собр. сочин. Под редакцией И. Иванова-Разумника, 3 тт., СПБ., 1913; (неск. изд.); Письма, Под редакцией Е. Ляцкого, 3 тт., СПБ., 1913-1914.</p><p class="tab"><b>II.</b> Скриба (Евг. Соловьев), Б. в его письмах и сочинениях, СПБ., 1898; Пыпин А., Б., его жизнь и переписка, изд. 2-е, СПБ., 1908; Ашевский С., Б. в оценке современников, СПБ., 1911; Чернышевский Н., Очерки гоголевского периода русской литературы, Собр. сочин., т. II, СПБ., 1918; Лернер Н., Б., критико-биографический очерк, 1921; Коган П., Б. и его время, М., 1923; Плеханов Г., В. Г. Б., сб. ст. Под редакцией В. Ваганяна, М., 1923; Иванов-Разумник И., Книга о Б., П., 1923; Бельчиков Н., Будков П. и Оксман Ю., Летопись жизни Б., М., 1924; Сб. Под редакцией Н. Пиксанова, «Венок Б.», М., 1924; Сакулин П. (ред.), Социализм Б., М., 1925; Кубиков И., В. Г. Б., М., 1926; Панаев И., Воспоминания, Л., 1928; Анненков П., Воспоминания, Л., 1928. </p>... смотреть

БЕЛИНСКИЙ

Виссарион Григорьевич [1811–1848]— великий русский лит-ый критик. По своему происхождению Б. — разночинец. Р. в Финляндии, в Свеаборге; отец его — флотский врач. Детство протекло в глухом городишке Чембаре, Пензенской губ. Прямота и резкость отца, бешеный нрав матери, религиозный экстаз деда-священника, подвижника и аскета, сильно повлияли на складывающийся характер «неистового Виссариона», страстного и упорного искателя правды жизни. Свое учение Б. начал в Чембарском уездном училище, увлекаясь Карамзиным, Херасковым, Державиным, Сумароковым, Дмитриевым, Богдановичем, Крыловым и др. С осени 1925 он перешел в Пензенскую гимназию. Державин, Жуковский и Пушкин захватывают юношу, особенно Пушкин. Уже в эти годы Б. поражает окружающих силой и самостоятельностью своей мысли. Бросив гимназию, он в 1829 поступает в Московский университет на словесный факультет. В конце 1830 пишет драматическую повесть «Дмитрий Калинин», слабую в художественном отношении и политически, т. к. общественные понятия автора были тогда наивны, но сильную по вложенному в нее протесту против крепостного права. Драма была признана безнравственной, позорящей университет, автору грозили ссылкой в Сибирь, лишением прав состояния. В 1832 университетское начальство, воспользовавшись болезнью Б. и тем, что он пропустил экзамены, исключило его из университета «по слабому здоровью и при этом по ограниченности способностей». Очутившись без средств, без всякой моральной поддержки, Б. однако не растерялся. Он знакомится с Надеждиным (см.), издателем «Телескопа» и «Молвы». Осенью 1834 в «Молве» появляются его «Лит-ые мечтания». Б. сразу становится известным критиком. Статья имела колоссальный успех; она составила эпоху в истории русской критики. В 1834–1836 Б. работает — в «Телескопе» и «Молве», в 1838–1839 — в «Московском наблюдателе», в 1839–1846 — в «Отечественных записках», в 1846–1848 — в «Современнике». В то время как Станкевич, Бакунин, Огарев и др. жили на доходы от своих имений, от труда крепостных, и не думали о своем материальном положении, Б. жил в бедности. «Квартира, авошная лавочка, сюртуки, штаны, долги», как он сам признается в своей переписке с друзьями, «убивали его силу и веру, и тогда он мог только играть в свои козыри или шашки». Бедность преждевременно свела великого критика в могилу, она мешала ему систематически работать, ставила его в положение ученика перед теми, выше к-рых он был на целую голову. Он был умственный пролетарий. Б. жил, когда рушилось крепостное хозяйство. Торговый капитал отстаивал свои интересы. Промышленность, несмотря на свою незначительность, переживала бурный  рост. Говорили о социализме и революции. Правительство пугалось рабочего вопроса. На самодержавие и крепостничество были уже подняты руки восставших декабристов. Интеллигенция еще не была обслуживающим аппаратом промышленности. Передовая ее часть, во главе с Петрашевским, жила идеями мелкобуржуазного утопического социализма. К заговору Петрашевского имел отношение и великий критик. Б. не избежал бы участи многих передовых людей царского времени; крепость, каторга были ему уже приготовлены, за ним зорко следило Третье отделение. Во-время он умер. Разночинец мыслил оппозиционно, временами даже революционно; жил он страстным протестом против существующего режима, стремлением разрушить его. Положиться он мог только на себя, отчасти на народные массы, но их нужно было еще просветить политически. Б. познал гнусность действительности, услышал зов исстрадавшегося народа, но он не находил себе союзника. На народ он не надеялся, на него он молился, жил его страданиями, но ясно сознавал, что крестьянство инертно, что устроить свою жизнь само оно долго еще не сможет, хотя в нем и много здравого смысла. Своим прозорливым взглядом он осознал, что дворянская интеллигенция, даже в лице самых лучших своих представителей, отживает свой век, и обратил взор на буржуазию. Буржуазии Б. конечно не любил, но он понимал, что буржуазия России нужна, она создаст почву для социального и культурного подъема страны. Мощной буржуазии у нас еще не было, она только начинала оформляться. Приходилось преодолевать сильный славянофильский предрассудок, что путь развития Запада чужд России, что она пойдет своими путями. В других условиях Б. был бы политическим борцом, вождем, у нас он был только лит-ым критиком, т. к. в николаевские времена только через лит-ру, да и то с большой осторожностью, можно было что-либо высказать. Но и тут стояли на пути Третье отделение и цензура. Положение было трагическое, безвыходное. Б. мучительно страдал в своей безнадежности. Он, ни на минуту не прерывая своей беспощадной критики, упорно искал путей и средств низвергнуть существующий гнет. Русская лит-ра, к-рую он страстно и мучительно любил, была близка ему не сама по себе, хотя он во многом был эстет, а тем, что лит-ра есть выражение мыслей, чувств, нужд и чаяний народа, есть величайшее служение народу. Б. прошел мучительный путь исканий от идеализма к материализму, от Шеллинга к Фейербаху. Он был просветитель, он переоценивал силу разума, мысли и просвещения, но временами он ставил вопрос почти по-марксистски. Б. был предшественником русской марксистской мысли. Его заслуги неизмеримы. Об этом писали Чернышевский, Добролюбов,  Плеханов и др. Последний говорил: «До сих пор каждый новый шаг вперед, делаемый нашей общественной мыслью, является новым вкладом для решения тех основных вопросов общественного развития, наличность к-рых открыл Б. чутьем гениального социолога, но к-рые не могли быть им решены вследствие крайней отсталости современной ему российской действительности». Б. выступил в критике как последователь Шеллинга. С ним он познакомился в кружке Станкевича. Мир — «дыхание единой, вечной идеи», «жизнь — великий дар провидения. Назначение человека, народа и человечества — выявить идею божества, человеческое достоинство». Естественно, что и задача искусства — находить в разнообразных явлениях жизни выражение «единой вечной идеи» и воспроизводить его. Искусство — посредник между человечеством и «вечной идеей», оно дает чувствовать красоту и сущность жизни, оно должно «поставить читателя на такую точку зрения, с которой ему была бы видна вся природа в сокращении, в миниатюре, как земной шар на ландкарте, чтобы дать ему почувствовать влияние, дыхание этой жизни, которая одушевляет вселенную, сообщить его душе этот огонь, который согревает ее». Б. сразу намечает перелом в направлении русской критики. Раньше критика была по преимуществу эстетической, узко лит-ой, теперь она становится выразителем определенного общественного мировоззрения, средством борьбы за него. Приближая лит-ру к общественности, великий критик в своем увлечении идеалистической философией неизбежно ограничил свои общественные устремления, веря, что вечная божественная идея, управляя миром, управляет и ходом русской истории. Объявив на первых порах действительную жизнь «призраком, ничтожеством, пустотой, отрицанием», он провозгласил действительной жизнью  жизнь идеальную. Запутавшись в идеалистическом тумане, критик занял примиренческую позицию, даже задачи комедии он видел не в осмеянии и исправлении пороков общества, а в отражении вечной борьбы добра и зла. Он ищет в лит-ых творениях биение «пульса вселенной» и высшие связи жизни. Этим велики в глазах Б. Шекспир и Пушкин. Примирение однако не убивает его боевого характера. Б. резко заявляет: «Без борьбы нет заслуги, без заслуги нет награды, а без действия нет жизни». Шеллингианство Б. с особой яркостью отразилось в статьях: «Лит-ые мечтания» [1834, «О русской повести и повестях г. Гоголя» [1834, «О критике и лит-ых мнениях „Московского наблюдателя“» [1836]и в некоторых других. Мятежный дух Б. однако не мог успокоиться в туманах веры, в «мире истинной красоты»; он страдал от гнусности русской действительности. Внутренняя борьба привела его к философии Фихте. Б. еще более уверовал, что главенствует идея, а явление есть результат идеи, и отказался от эмпирического метода исследования. Факты он объясняет мыслью, будучи убежден, что «если умозрение верно, то опыт непременно должен подтверждать его в приложении». Отсюда взгляд на поэзию как на бессознательное выражение творящего духа. Необходимо лишь найти и создать те условия, при которых «могучий русский народ» мог бы выявить существо своего духа и мог бы определить характер лит-ры. Поскольку же могучий народ, выразитель вечной идеи, в тисках гнусной действительности и не может развернуть своих сил, критик выдвигает вопрос о народном просвещении. Сначала он возлагает эту задачу на правительство, а затем передает критике, доказывая, что «критика должна быть гувернером общества», что она должна уметь «уяснять и распространять господствующие понятия своего времени». Стремление выявить дух народа поставило проблему художественной правды, а это привело к реализму. За реализм Б. сильно любил Гоголя. Поскольку дух народа выявляется во времени и в различных условиях, критика должна носить характер не только философский, но и историко-публицистический. Хотя Б. и уточняет свои взгляды и идет вперед, все же идеалистическая философия не дает ему возможности познать сущность действительности и искусства и их взаимодействия. В произведениях Шиллера Б. видит например только чувство и мысль, отрицая действительность. В путах идеалистической философии погибло немало людей. Б. спасли его пытливый ум, его мятущаяся совесть, его «дикая вражда» к общественному порядку, хотя бы и во имя отвлеченного идеала. Вся система взглядов критика упиралась в вопрос о действительности, к-рая всегда шла вразрез с его нравственными устремлениями. Б. признал реальностью вечную  идею, но для него «не мечта и жизнь», хотя она и служит лишь ступенью к вечности. Перед ним встал вопрос: что такое реальность, каковы ее роль и функция в жизни общества и отдельной личности Центр внимания с вопроса о том, что реальность — выражение божественной идеи — переносится в плоскость тех отношений, к-рые складываются между человеком и этой реальностью. Отсюда роковой вопрос о разумности всего существующего. Бакунин знакомит Б. с философией Гегеля. В ней критик находит разрешение всех мучивших его сомнений. Он с жаром ухватился за тезис: «что разумно, то действительно, и что действительно, то разумно». Эта формула примирила его с действительностью, он начал искать «мир и гармонию души». Философия Гегеля стояла на диалектической точке зрения: «Всемирный дух постоянно идет вперед, потому что движение вперед составляет его природу». «Отвлеченные принципы справедливости теряют цену, субъективные стремления заранее обречены на неудачу». Кроме того Гегель понимал действительность не как простое существование, — «его действительность выше существования», она необходима как проявление всемирного духа. Поскольку же философия Гегеля была не только диалектической системой, но хотела быть «системой абсолютной правды», поскольку и она была построена на идеалистических предпосылках, — она таила в себе опасные моменты, к-рые самого Гегеля увлекли на путь консерватизма и оправдания прусской действительности. Конечно диалектика Гегеля — колоссальный шаг вперед от метафизики Шеллинга и Фихте, но Б. не понял «алгебры революции» в новой системе, действительность Гегеля объявил «открывающимся самому себе духом» и оправдал гнусную русскую действительность, заявив: «нет дикой материальной силы, нет владычества порока и меча, нет случайности. «Человек пьет, ест, одевается — это мир призраков, потому что в этом нисколько не участвует его дух». «Человек чувствует, мыслит, сознает себя органом, сосудом духа конечного, частностью общего и бесконечного — это мир действительности». Утвердившись в мысли, что в природе и истории нет ничего случайного, все закономерно, и отыскивая разумность во внутренней необходимости, Б. настолько теоретически примирился с действительностью, что договорился в своих статьях — «Бородинская годовщина» и «Очерки Бородинского сражения» [1839]— до ужасающих вещей: «Пора сознать, что мы имеем разумное право быть горды нашей любовью к царю, нашей безграничной преданностью его священной воле... Царь есть наместник божий, а царская власть, замыкающая в себе все частные воли, есть преобразование единодержавия вечного и довременного разума». Б. начал проповедывать, что «художественное произведение есть органическое выражение  конкретной мысли в конкретной форме. Конкретная идея есть полная, все свои стороны обнимающая, вполне себе равная и вполне себя выражающая и абсолютная идея, и только конкретная идея может воплотиться в конкретную художественную форму. Мысль о художественном произведении должна быть конкретно слита с формой, т. е. составлять с ней одно, теряться и исчезать в ней, проникать ее всю». Критика должна отыскивать общее, вечное и определить на основании общего, т. е. идеи, цену, достоинство, место и важность лит-ого произведения. Свои эстетические взгляды этого периода Б. изложил в статье «Менцель, критик Гёте» [1840. Они по существу те же, что были и раньше, только автор глубже и сильнее их обосновывает. Содержание истинной поэзии — «не вопросы дня, а вопросы веков, не интересы страны, а интересы мира, не участь партий, а судьбы человечества». Художник «в дивных образах осуществляет божественную идею для нее самой, а не для какой-либо внешней и чуждой ей цели». «Искусство не должно служить обществу иначе, как служа самому себе: пусть каждое идет своею дорогою, не мешая друг другу». Критик осыпает Менцеля ударами за то, что он порицает Гёте за его равнодушное отношение к вопросам общественности. Поэтому Б. кажутся нелепыми и односторонними романы Гюго, Жорж-Занд, поэтому он порицает Гейне, Берне, поэтому не оценен им полностью и Лермонтов. С этой же точки зрения он яростно нападает на Грибоедова. Он не может понять, как он в своей комедии так обрушивается на разумную, необходимую действительность. Критик утверждает, что «поэзия есть та же философия, то же мышление, потому что имеет то же содержание — абсолютную истину, но только не в форме диалектического развития идеи из самой себя, а в форме непосредственного явления идеи в образе». «Горе от ума», по мнению Б., произведение нехудожественное, ибо «художественное произведение есть само в себе цель и вне себя не имеет цели, а Грибоедов ясно имел внешнюю цель — высмеять современное общество». Между тем общество всегда право и выше частного человека — «частная индивидуальность только до такой степени действительность, а не призрак, до какой она выражает собой общество». «Политика, — заявляет критик, — у нас в России не имеет смысла, и ею могут заниматься только пустые головы». Во всем этом причудливом развитии мировоззрения критика была своя последовательная логика. Б. не был философом в точном смысле слова. Он и не проникался философской системой как чем-то единым, целостным. Он брал из нее только то, что соответствовало его стремлениям, и отдельными тезисами обосновывал свои взгляды. Логика его мировоззрения, связанная с системами Шеллинга, Фихте и Гегеля, была такова:  мир — дыхание единой вечной идеи, реальная жизнь — идеальная жизнь, а наше земное существование — призрак, мечта, отрицание. Однако этот призрак не дает человеку возможности выявить идею божества, он в известных пределах реален. Как проявление абсолютного, вечной идеи, он не только реален, но и разумен. Это не путь эклектического обобщения философских систем, а путь строго логических страстных и мучительных исканий. Скоро наступило отрезвление. В начале 1841 Б. пишет Боткину: «Я давно уже подозревал, что философия Гегеля — только момент, хотя и великий, но что абсолютность ее ни к... не годится, что лучше умереть, чем мириться с нею... Судьба субъекта, индивидуума, личности — важнее судеб всего мира и здравия китайского императора (т. е. гегелевской „Allgemeinheit“)... Благодарю покорно, Егор Федорович, кланяюсь вашему филистерскому колпаку, но со всем подобающим вашему филистерскому колпаку уважением честь имею донести вам, что если бы мне и удалось влезть на верхнюю ступень лестницы развития, — я и там попросил бы вас отдать мне отчет во всех жертвах условий жизни и истории, во всех жертвах случайностей, суеверия, инквизиции, Филиппа II и пр. и пр., иначе я с верхней ступени бросаюсь вниз головою. Я не хочу счастья даром, если не буду спокоен насчет каждого из моих братий по крови». Б. кается в своих прежних ошибках, мужественно отказывается от своих прежних суждений. Усвоив мысль, что только те стремления плодотворны и не призрачны, к-рые опираются на объективный ход истории, критик провозглашает, что «история сделалась теперь как бы общим основанием и единственным условием всякого знания; без нее стало невозможно постижение ни искусства, ни философии». Первой статьей, написанной в период внутреннего кризиса Б., порвавшего с «разумной действительностью», была статья «Герой нашего времени» [1840. Статья колеблющаяся. Более твердую позицию Б. занял в статье «Стихотворения М. Лермонтова» [1841. В ней он доказывает, что «не все то действительно, что есть в действительности, а для художника должна существовать только разумная действительность. Но и в отношении к ней он не раб ее, а творец, и не она водит его рукою, но он вносит в нее свои идеалы и по ним преображает ее». Лермонтов рассматривается как продукт определенной эпохи. Свои философские взгляды Б. соединяет с общественной точкой зрения. При таких взглядах в сознании Б. потускнел образ Пушкина, ему стала ближе беспокойная мятежная тоска Лермонтова. Критик меняет также свой взгляд на французов и немцев. С первых шагов своей деятельности Б. ставил вопрос о личности. С исключительной остротой и болезненностью эта проблема встала перед ним после разрыва с  Гегелем. Поняв, что личность — продукт «субстанции общественных отношений», а эта субстанция в данный момент убивает все прогрессивное и передовое, Б. приходит к утопическому социализму. Идея социализма стала для него «идеею идей, бытием бытия, вопросом вопросов, альфою и омегою веры и знания». Критик не хочет мириться с общественным порядком, когда видит, что страдает личность. Он начинает говорить о насильственном перевороте, о том, что люди глупы и их надо вести к счастью насильно. Однако утопический социализм не удовлетворил критика, он упорно работает над выявлением той перспективы, к-рая помогла бы ему разобраться в развитии общества. Он выступает против абстрактного и абсолютного метода, требует изучения фактов, изучения причин, порождающих эти факты; средств для борьбы с этими фактами он ищет в развитии самих фактов. Он сурово нападает на славянофилов за их методологические ошибки. В этот период Б. приходит к твердому убеждению, что многие волнующие его вопросы могут быть разрешены только тогда, когда Россия дворянская, крепостная уступит место России буржуазной. Он хорошо понимал, что буржуазия — вещь противная, но сознавал, что она все же нужна, что она создаст новую почву для социального развития и что наконец развития капитализма России не миновать. Он видит, что «промышленность — источник великих зол», но она же — источник «великих благ для общества». Его не смутили даже «Письма из Франции» Герцена, в к-рых последний громил французскую буржуазию. Свои новые позиции Б. изложил в письме к Анненкову. Критик поднялся в нем на недосягаемую высоту мысли. Мы не знаем, какие позиции Б. занял бы, ознакомившись с «Коммунистическим манифестом», появление к-рого совпало со смертью великого критика, но то, что он приближался к марксистской постановке вопроса, хотя бы и в искаженном виде, — это несомненно. В своих суждениях этого времени он опередил не только славянофилов, но и будущих народников. Он — предшественник марксистской мысли. В 1842 Б. знакомится через Герцена с философией Фейербаха, представителя левого гегельянства. Система производит на него «потрясающее впечатление». Она привела его к мысли: «Действительность как явившийся отелесившийся разум всегда предшествует сознанию, потому что прежде нежели сознавать, надо иметь предмет для сознания». Он понял материальность мысли, что реальное мышление, объективное всегда, определяется чувственным восприятием внешнего мира. Мышление только объединяет то, что разобщено чувствами. Природа не зависит от мышления. Человек вырастает в этой природе. Вне человека и природы нет ничего. Под влиянием Фейербаха Б. пишет свой знаменитый «Взгляд  на русскую литературу 1847». В нем он пересматривает вопрос об искусстве. Раньше Б. требовал, чтобы искусство было выражением общего и необходимого, а не частного и случайного. Этим он отнимал у лит-ры общественную функцию. Теперь он, не колеблясь, утверждает: «Вполне признавая, что искусство прежде всего должно быть искусством, мы тем не менее думаем, что мысль о каком-то чистом, отрешенном, живущем в своей собственной сфере, не имеющем ничего общего с другими сторонами жизни искусстве — есть мысль отвлеченная, мечтательная. Такого искусства никогда и нигде не было... В наше время искусство и лит-ра больше, чем когда-либо прежде, сделались выражением общественных вопросов... Искусство благородно взялось служить им в качестве их органа. Отнимать у искусства право служить общественным интересам — значит не возвышать его, а унижать его, потому что это значит лишить его самой живой силы, т. е. мысли, делать его предметом какого-то сибаритского наслаждения, игрушкой праздных ленивцев». Он твердо заявляет, что «свобода творчества легко согласуется со служением современности». Сближая общественные функции искусства, лит-ры и науки, Б. превозносит натуральную школу Гоголя и ряд писателей за то, что они восстали против сторонников прежней эстетики. Кантемир — умен, Фонвизин — даровитый комик. Изменяется отношение к Шиллеру. Вырастает восхищение к Жорж-Занд. Грибоедов — теперь он великий писатель, поскольку первый сумел поднять «протест против гнусной российской действительности, против чиновников, взяточников, бар, развратников, против нашего онанистического светского общества, против невежества, добровольного ханжества» и пр. и пр. Таков путь философских, общественных и лит-ых взглядов великого критика. Эстетические воззрения Б. Плеханов, лучший его толкователь, свел к следующим пяти пунктам, формулированным самим критиком: I. «Поэзия есть истина в форме созерцания». «Поэт мыслит образами; он не доказывает истины, а показывает ее». II. «Поэт свои идеальные образы переносит в действительность», т. е. «видимое одному ему делает видимым для всех». «Поэт не украшает действительности, не изображает людей, какими они должны быть, но каковы они суть». III. «Новейшая поэзия есть поэзия действительности, поэзия жизни». «Поэзия есть мышление в образах, и потому, коль скоро идея, выраженная образом, не конкретна, ложна, неполна, то и образ по необходимости не  художественен». IV. «Одно из главнейших условий каждого художественного произведения есть гармоническая соответственность идеи с формой и формы с идеей и органическая целостность его создания». V. «Всякое художественное произведение есть нечто отдельное, особое, но проникнутое общим содержанием — идеею». «Нет границы между идеею и формой, но та и другая являются целым и единым органическим созданием». Основы эстетического мировоззрения оформлялись в разные периоды лит-ой деятельности критика. И естественно, что он выполнял свой кодекс по-разному, в зависимости от разрешения вопросов социологических и философских. В своем кодексе Б. говорит и о действительности и о конкретности, а ведь эти понятия имели у него не всегда одинаковое содержание. В статье «Горе от ума», писанной в 1840, Б., указывая, что «предмет поэзии есть действительность или истина в явлении», понимал действительность как «божественную идею, в собственных недрах своих носящую творческую силу своего осуществления из небытия в живое явление». Отсюда — жестокие нападки на Грибоедова. В 1842 и позже действительность — нечто другое. В «Речи о критике» сказано: «Действительность о фактах, в знании, в убеждениях чувства, в заключениях ума, — во всем и везде действительность есть первое и последнее слово нашего века...» «Действительность возникает на почве, а почва всякой действительности — общество». Отсюда — требование, чтобы художник был сыном общества, что искусство должно рассматриваться в отношении к эпохе, к исторической современности. Отсюда — историческая критика и переход философской критики в общественную. Отсюда — разная оценка отдельных писателей, неодинаковый взгляд на всю русскую лит-ру. Б. начал с отрицания ее, кончил признанием. Особенно сильным изменениям подвергался взгляд на общественную роль искусства. Как известно, сначала Б. стоял за чистое искусство. В последующие годы он отводит искусству серьезную социальную функцию и решительно нападает на чистое искусство, на чисто эстетическую критику. В период «Лит-ых мечтаний» Б. рассуждает: «когда поэт своими сочинениями старается заставить нас смотреть на жизнь с его точки зрения, в таком случае он уже не поэт, а мыслитель, и мыслитель дурной, злонамеренный, достойный проклятия, ибо поэзия не имеет цели вне себя». В 1842 в статье «Стихотворения Аполлона Майкова» намечается новая точка зрения: «Для успеха поэзии теперь мало одного таланта: нужно еще и развитие в духе времени. Поэт  уже не может жить в мечтательном мире, он уже гражданин царства современной ему действительности, все прошедшее должно жить в нем. Общество хочет в нем видеть уже не потешника, но представителя своей духовной, идеальной жизни; оракула, дающего ответы на самые мудрые вопросы». В статье о сочинениях Державина он развивает эти мысли полнее и определеннее, прямо указывая, что «всякий великий поэт потому велик, что корни его страдания и блаженства глубоко вросли в почву общественности и истории, что он следовательно есть орган и представитель общества, времени, человечества». В предсмертной статье «Взгляд на русскую лит-ру 1847», попрежнему утверждая, что искусство прежде всего должно быть искусством, он тем не менее со всей решительностью заявил, что мысль о каком-то чистом отрешенном искусстве, живущем в своей собственной сфере, не имеющем ничего общего с другими сторонами жизни, есть мысль отвлеченная, мечтательная. «Такого искусства, — утверждал он, — никогда и нигде не было». Поэтому он с таким энтузиазмом говорил о повести Д. Григоровича «Антон Горемыка», повести, которую А. Григорьев назвал «длинной элегией об украденной пегой кобыле» и в к-рой Б. уловил новую проблему русской общественности, — «вопрос о мужике». Приблизив поэзию к жизни, критик неизбежно сблизил поэзию с наукой. «Искусство без мысли, что человек без души, — труп». Оно примиряет чувства и разум. Единство мысли и чувства Б. ставит условием художественности. Он хочет поэзию «оземленить» и своим противникам возражает: «Нападать на поэзию за то, что она оземленяет идеи, — все равно, что нападать на математику за то, что она исчисляет и измеряет». Шекспира, Вальтер Скотта, Пушкина он уже оценивает не с абсолютной точки зрения, а диалектически, через призму общественных фактов, влияющих на писателя и обусловливающих его художественное творчество. Через ряд ложных суждений Б. сумел подойти и к Пушкину с точки зрения конкретного миросозерцания и понять его как поэта дворянской среды, как поэта, выросшего в определенных исторических условиях. Начав с идеализма Шеллинга и примирения с действительностью, Б. кончил материализмом Фейербаха и отчаянной, страдальческой борьбой с действительностью. На помощь в этой борьбе он призвал искусство и художественную лит-ру. Это особенно ярко сказалось в «Письме к Гоголю». Письмо произвело потрясающее впечатление на современников; страх и ужас охватили охранников николаевского режима. Гоголь начал с протеста, кончил христианским смирением, мистицизмом. Б. начал с примирения, кончил революционным протестом, материализмом.  К несчастью русской общественности жестокая смерть разбила этот чистый, хрупкий, хрустальный сосуд, прервала эту страстную, глубокую жизнь человека, полного «великих исканий». Библиография: I. Полн. собр. сочин., 11 тт., под ред. С. Венгерова, СПБ., 1900–1917; т. XII, под ред. В. Спиридонова, М. — Л., 1927; Собр. сочин. под ред. И. Иванова-Разумника, 3 тт., СПБ., 1913; (неск. изд.); Письма, под ред. Е. Ляцкого, 3 тт., СПБ., 1913–1914. II. Скриба (Евг. Соловьев), Б. в его письмах и сочинениях, СПБ., 1898; Пыпин А., Б., его жизнь и переписка, изд. 2-е, СПБ., 1908; Ашевский С., Б. в оценке современников, СПБ., 1911; Чернышевский Н., Очерки гоголевского периода русской лит-ры, Собр. сочин., т. II, СПБ., 1918; Лернер Н., Б., критико-биографический очерк, 1921; Коган П., Б. и его время, М., 1923; Плеханов Г., В. Г. Б., сб. ст. под ред. В. Ваганяна, М., 1923; Иванов-Разумник И., Книга о Б., П., 1923; Бельчиков Н., Будков П. и Оксман Ю., Летопись жизни Б., М., 1924; Сб. под ред. Н. Пиксанова, «Венок Б.», М., 1924; Сакулин П. (ред.), Социализм Б., М., 1925; Кубиков И., В. Г. Б., М., 1926; Панаев И., Воспоминания, Л., 1928; Анненков П., Воспоминания, Л., 1928. Валерьян Полянский... смотреть

БЕЛИНСКИЙ

Виссарион Григорьевич (1 (13). VI, по новым данным - 30.V(11.VI). 1811 - 26.V(7.VI).1848) - русский лит. критик, философ, публицист, революц. демократ.... смотреть

БЕЛИНСКИЙ

БЕЛИНСКИЙ Виссарион Григорьевич (30.5(11.6).1811, Свеаборг, — 26.5(7.6)1848, Петербург) — рус. лит. критик, ученый-философ, публицист. Учился в Чембарс... смотреть

БЕЛИНСКИЙ

Белинский, Виссарион Григорьевич (1811 - 1848). В 1831 г. Белинский написал трагедию "Дмитрий Калинин" в духе "Разбойников" Шиллера, в которой со всем пылом юношеского негодования бичевал крепостные порядки. Университетская администрация нашла трагедию "безнравственной", и в 1832 г. Белинский был исключен из московского университета за "неспособность". Начиная с 1834 г., стал сотрудничать в "Молве" и др. журналах. Впервые выступил как литературный критик в начале 30-х годов с обзором русской литературы послепетровского времени, статьей о Гоголе и философской статьей "Опыт системы нравственной философии". В этих первых его работах отразилось влияние известного кружка Станкевича, сыгравшего крупную роль в развитии русской мысли 30 - 40-х годов. В разные периоды к этому кружку, кроме Станкевича и Белинского, принадлежали Константин Аксаков, Боткин, Бакунин, Грановский и другие литературные и общественные деятели 40-х годов. Мировоззрением, объединившим вначале членов кружка, была философия Шеллинга. Эстетические идеи Шеллинга - признание искусства высшей самодовлеющей ценностью - определили собой ту чисто эстетическую точку зрения, с которой Белинский рассматривал в этот период явления литературы. В то же время Бакунин, с которым Белинский сошелся особенно близко, ввел его в круг идей философии Фихте, полагавшей главное назначение человека в стремлении преобразовать действительность согласно нравственному идеалу. В дальнейшей эволюции своих взглядов Белинский пережил сильное увлечение философией Гегеля, которую он воспринял как учение о разумности всего существующего. Белинский формулировал это новое свое мировоззрение в большой статье о Гамлете, появившейся в журнале "Московский Наблюдатель" в 1839 г. Под влиянием этой философии он порвал с политическим радикализмом прежних лет и в своем преклонении перед действительностью дошел до оправдания самодержавия и крепостного права. Это повело к разрыву его с Бакуниным и к жесточайшей полемике с Герценом.Очень скоро Белинский сам почувствовал противоречие между своей утешительной теорией разумности всего существующего и той, как он выразился, "гнусной" действительностью, которая его окружала. Наступила полоса тяжелого душевного кризиса. Он вышел из него в 1841 - 1842 г.г., отказавшись от своих гегельянских увлечений, а вместе с тем и от чисто эстетической точки зрения на литературу, и пришел к "социальности", с точки зрения которой он стал отныне оценивать все литературные и общественные явления русской жизни. С 1841 г. Белинский начинает помещать в "Отечественных Записках" ежегодные обозрения русской литературы (до 1848 г.). В этих статьях он дал исчерпывающую оценку предшественникам Пушкина - Державину, Жуковскому и Батюшкову - и указал на преемственную связь их с литературой последующего времени. В этих же статьях им были высказаны основные идеи задуманной им в то время истории русской литературы, над которой он урывками работал. Познакомившись с учением Сен-Симона, Белинский воспринял идеи социализма, который, как он писал в 1842 г., стал для него всем, поглотил "и историю, и религию, и философию". Как признанный вождь сложившегося в то время западничества, Белинский вел полемику со славянофилами, с которыми он боролся как с представителями романтизма в литературе и общественности. Романтическому направлению славянофилов он противопоставлял реальную или натуральную школу, проповедником и истолкователем которой он был в последние годы своей жизни. В зрелую пору своей литературной деятельности Белинский, порвав с чисто эстетической точкой зрения своих юношеских статей, стал подчеркивать тесную связь литературы и искусства с социальной действительностью. К этому времени принадлежит целый ряд замечательных его статей об Аполлоне Майкове, Баратынском, Державине, и, наконец, самые значительные из его работ - статьи о Пушкине, в которых он дал очень ценный социально-исторический анализ творчества Пушкина. Эти статьи, вместе с более ранними статьями о Гоголе и Лермонтове, подводили итоги закончившемуся периоду русской литературы. В своей последней статье "Взгляд на русскую литературу 1843 г." Белинский отметил выдающийся талант начинавшего Гончарова и разобрал целый ряд произведений Герцена, Тургенева, Григоровича, Достоевского, приветствуя в их лице представителей реалистической школы в русской художественной литературе. Критические статьи Белинского оказали большое влияние на молодое поколение революционной интеллигенции второй половины XIX века.<br><b>Синонимы</b>: <div class="tags_list"> город, хлеб, чембар </div><br><br>... смотреть

БЕЛИНСКИЙ

БЕЛИНСКИЙ Виссарион Григорьевич (1811-1848) - русский литературный критик и публицист, философ. В 1829-1832 - студент словесного отделения философского... смотреть

БЕЛИНСКИЙ

Виссарион Григорьевич (1811-1848) — русский литературный критик и публицист, философ. В 1829-1832 — студент словесного отделения философского факультета Московского университета. В 1830 написал драму "Дмитрий Калинин". Курс в университете не закончил (в 1832 уволен), занялся публицистикой. В 1832 организовался кружок Станкевича, в который вошел и Б. Сблизился с Бакуниным, который ввел его в круг идей Фихте и Гегеля. Один из ведущих представителей западничества. В 1834-1836 Б. — критик изданий Н.И. Надеждина "Телескоп" и "Молва". В 1837—1839 пережил духовный кризис, буквально восприняв гегелевский тезис о "примирении с действительностью". Подвергся критике со стороны Герцена. После переезда в Петербург сотрудничал в журналах "Отечественные записки" (1839-1846) и "Современник" (с 1846). В интеллектуальной биографии — это период переоценки Б. гегелевской философии (былого кумира он определил как "палача свободы"). Собственно философских работ Б. не оставил, но философский характер носит большинство его программных статей. Приобрел известность работой "Литературные мечтания. Элегия в прозе" (1834). Не меньший резонанс в обществе вызвала одна из последних его работ "Письмо к Гоголю" (1847), которая рассматривается как духовное завещание Б. Полное собрание его сочинений включает 13 томов. Мир, согласно Б., — дыхание идеи Духа, проявляющегося во множестве форм. Слияние Духа и материи в явлениях, образующих действительность, — таинство, недоступное прямому разумению. Действительность — необходимый преходящий момент в развитии Абсолюта, утверждающий действенность разума, воплощенного в человеке. Следовательно, коль в действительности заключено возможное на данный момент проявление Духа, с ней нельзя не считаться, ее нельзя не принимать. Отсюда Б. и выводился тезис о "примирении с действительностью", который парализовывает усилие индивидуальной воли, неспособной что-либо изменить в мире. Все последующее творчество Б. может быть рассмотрено как оппонирование этому тезису и утверждение самодостаточности и необходимости личностного усилия, блокируемого гегелевской системой. Гегель "из явлений сделал тени", — утверждает Б. — "Субъект у него не сам по себе цель". Общество же (как социальный организм и "идеальная личность") определяется по бесправию или защищенности в нем личности. Личность важнее всеобщности, она является субъектом исторического творчества, является предпосылкой и продуктом истории. Закономерности исторического процесса не подчиняются пан-логической гегелевской схеме, а подчинены телеологии человеческой деятельности. В целом в философской доктрине Б. прослеживается движение от классического к левому гегельянству, а через него к философии действительности, понимаемой как реализм, окрашенный в тона антропологизма Л. Фейербаха, редуцируемой в отдельных положениях к сугубо материалистическим подходам. Отсюда задачи новой философии (по Б.): ее возвращение в жизнь; ее освобождение от "призраков трансцендентального идеализма"; осознание ею собственных границ и возможностей, выход за которые превращает философию в мистику; ее превращение в философию действия. Придание философии прикладного значения ведет Б. к признанию того, что любая система идей несет на себе печать исторического времени и социокультурного контекста, в котором она сформулирована. Отсюда двойственность философского знания, которое, с одной стороны, должно верно реагировать на запросы практической жизни, а с другой, именно в силу первой задачи, — неизбежно выражает интересы определенных социальных сил. Эта двойственность любой системы идей переносится Б. в его эстетику как эстетику реалистическую, ориентированную на "натуралистическую школу" (Н.В. Гоголь и его последователи). С другой стороны, его эстетика — это постоянное оппонирование тезису "чистого искусства" (или "искусства ради искусства"), это связывание эстетических критериев с "внешними" социально-политическими задачами культурно-исторического развития. Отсюда его резкие оценки позднего творчества того же Гоголя. Человеческая жизнь, твореское усилие художника и мыслителя должны быть подчинены, согласно Б., достижению общечеловеческого социалистичекого идеала. При этом социализм понимался Б. более чем абстрактно: как универсальная идея равенства людей. Несомненно, что Б. явился одним из властелинов дум значительной части интеллектуального русского общества середины 19 в. В.Л. Абушенко... смотреть

БЕЛИНСКИЙ

        Районный центр в Пензенской области, в 129 км к западу от Пензы. Расположен на западной окраине Приволжской возвышенности, в 55 км к юго-западу... смотреть

БЕЛИНСКИЙ

БЕЛИНСКИЙ БЕЛЕЦКИЙ БЕЛИЦКИЙ БЕЛЯЦКИЙБольшинство Белинских потомки выходцев из селений, в название которых входили слова: "белый", "белая", "белое".... смотреть

БЕЛИНСКИЙ

1. БЕЛИНСКИЙ Виссарион Григорьевич (1811-48), русский литературный критик. Сотрудничал в журнале "Телескоп" (1833-36), "Отечественные записки" (1839-46... смотреть

БЕЛИНСКИЙ

  1951 (ВЭ - 1953), 102 мин., ч/б.жанр: историко-биографический.  реж. Григорий Козинцев, сц. Юрий Герман, Елена Серебровская, Григорий Козинцев, опер.... смотреть

БЕЛИНСКИЙ

БЕЛИНСКИЙ Виссарион Григорьевич (1811 - 48), русский литературный критик. Сотрудничал в журналах "Телескоп" (1833 - 36), "Отечественные записки" (1839 - 46) и "Современник" (1847 - 48). Стремился создать универсальную литературную критику на почве философской эстетики (в основном под влиянием идей Ф. Шеллинга и Г. Гегеля). Поставив во главу угла критику существующей действительности, разработал принципы натуральной школы - реалистического направления в русской литературе, главой которого считал Н.В. Гоголя. В ежегодных обзорах литературы, в статьях об А.С. Пушкине (11 статей, 1843 - 46), М.Ю. Лермонтове и др. дал конкретно-исторический анализ их творчества, раскрывая национальную самобытность, народность, гуманизм как важнейшие критерии художественности их произведений. <br>... смотреть

БЕЛИНСКИЙ

БЕЛИНСКИЙ Виссарион Григорьевич (1811-48), русский литературный критик. Сотрудничал в журналах "Телескоп" (1833-36), "Отечественные записки" (1839-46) и "Современник" (1847-48). Стремился создать литературную критику на почве философской эстетики (в основном под влиянием идей Ф. Шеллинга и Г. Гегеля). Поставив во главу угла критику существующей действительности, разработал принципы натуральной школы - реалистического направления в русской литературе, главой которого считал Н. В. Гоголя. В ежегодных обзорах литературы, в статьях об А. С. Пушкине (11 статей, 1843-46), М. Ю. Лермонтове и др. давал конкретно-исторический анализ их творчества, раскрывая самобытность, народность, гуманизм, как важнейший критерий художественности их произведений.<br><br><br>... смотреть

БЕЛИНСКИЙ

Белинский (до 1948 г. Чембар), город в Пензенской обл., в 129 км к З. от Пензы, на р. Мал. Чембар и шоссе Пенза - Тамбов. 9 тыс. жителей (2003). Вп... смотреть

БЕЛИНСКИЙ

корень - БЕЛ; суффикс - ИНСК; окончание - ИЙ; Основа слова: БЕЛИНСКВычисленный способ образования слова: Суффиксальный∩ - БЕЛ; ∧ - ИНСК; ⏰ - ИЙ; Слово ... смотреть

БЕЛИНСКИЙ

БЕЛИНСКИЙ (до 1948 Чембар), город (с 1780) в Российской Федерации, Пензенская обл., в 55 км от ж.-д. ст. Белинская. 9, 3 тыс. жителей (1991). Заводы: пенькообрабатывающий, маслоделательный. Музей В. Г. Белинского, который провел в Чембаре детские годы. Вблизи Белинского, в с. Лермонтово (бывшие Тарханы), музей-усадьба М. Ю. Лермонтова и его могила.<br><br><br>... смотреть

БЕЛИНСКИЙ

БЕЛИНСКИЙ (до 1948 Чембар) - город (с 1780) в Российской Федерации, Пензенская обл., в 55 км от ж.-д. ст. Белинская. 9,3 тыс. жителей (1991). Заводы: пенькообрабатывающий, маслоделательный. Музей В. Г. Белинского, который провел в Чембаре детские годы. Вблизи Белинского, в с. Лермонтово (бывшие Тарханы), музей-усадьба М. Ю. Лермонтова и его могила.<br>... смотреть

БЕЛИНСКИЙ

- (до 1948 Чембар) - город (с 1780) в Российской Федерации,Пензенская обл., в 55 км от ж.-д. ст. Белинская. 9,3 тыс. жителей (1991).Заводы: пенькообрабатывающий, маслоделательный. Музей В. Г. Белинского,который провел в Чембаре детские годы. Вблизи Белинского, в с. Лермонтово(бывшие Тарханы), музей-усадьба М. Ю. Лермонтова и его могила.... смотреть

БЕЛИНСКИЙ

Ленск Леникс Лен Лек Лей Кси Клин Клен Кислин Кил Кий Кен Келий Кейс Кеб Иск Инк Икс Ибсен Иблис Ленский Лесик Ибис Лесин Лесник Лик Линк Лис Лисий Нейл Нии Никс Елкин Ейск Блин Блик Нил Сейб Блеск Сейл Бинк Сени Бен Бек Син Синий Бейсик Бейлис Бей Скб Скен Скин Силен Белинский Бес Бий Бийск Бикс Сек Бис... смотреть

БЕЛИНСКИЙ

имя собств., сущ. муж. родаБєлінський

БЕЛИНСКИЙ

Начальная форма - Белинский, винительный падеж, единственное число, мужской род, неодушевленное

БЕЛИНСКИЙ

БЕЛИНСКИЙ - белый хлеб

БЕЛИНСКИЙ

Белинский Чембар

БЕЛИНСКИЙ ВАСИЛИЙ АНДРЕЕВИЧ

Белинский, Василий Андреевич — публицист, 1870-е гг.Псевдонимы: Б—ский, В. А.Источники:• Масанов И.Ф. Словарь псевдонимов русских писателей, ученых и ... смотреть

БЕЛИНСКИЙ В.Г.

Белинский В.Г. Белинский Виссарион Григорьевич (1811 - 1848) Русский критик, публицист. Афоризмы, цитаты - Белинский В.Г. - биография• Мерою достоинств... смотреть

БЕЛИНСКИЙ В.Г. БИОГРАФИЯ

Белинский В.Г. - биография Белинский Виссарион Григорьевич (1811 - 1848) Белинский В.Г. Биография Русский критик и публицист. Родился 11 июня (по старо... смотреть

БЕЛИНСКИЙ ВИССАРИОН ГЕОРГИЕВИЧ

1811-1848) - литератор, критик, публицист, революционер-демократ, философ-материалист. Учился в Московском университете, из которого был исключен за драму "Дмитрий Калинин", признанную цензурным комитетом как противная религии, нравственности и российским законам. В 1833 году вошел в кружок Н. В. Станкевича, который познакомил его с немецкой философией. В 1839 - 1848 годах работал в журналах "Отечество" и "Современник". Белинский эволюционизировал от просветительства к революционному демократизму, сочетал философское мышление, литературного критика с талантом публициста. Критиковал славянофилов, характеризуя их как утопических мечтателей, оторванных от социально-политических проблем, стоящих перед Россией. Он оказал большое влияние на развитие русской общественной мысли.... смотреть

БЕЛИНСКИЙ ВИССАРИОН ГРИГ

(1811-48) - революц. демократ, лит. критик, публицист, философ. Род. в Свеаборге, в семье флотского лекаря. После окончания Пензенской г-зии поступил на словесное отд-ние Моск. ун-та (1829), где принимал участие в студ. лит. "Обществе 2 нумера". В 1830-31 написал романтич. драму "Дмитрий Калинин" антикрепостнической направленности, а также первые критич. статьи. В 1832 был исключен из ун-та под предлогом болезни. С 1833 активно сотрудничал в ж. проф. Надеждина "Телескоп" и газ. "Молва", где была опубликована его первая большая ст. "Литературные мечтания" (1834), принесшая автору широкую известность. В 1838 Б. преподавал в Моск. межевом ин-те рус. яз. и был негласным ред. "Московского наблюдателя". С 1839, после переезда в Петербург, Б. - ведущий сотр. ж. "Отечественные записки", где опубликовал мн. произведений самого разного жанра - от рецензий, критических заметок, памфлетов до капитальных монографий. Покинув "Отечественные записки" (1846), он нек-рое время сотрудничал в "Современнике". В 1847 выезжал в Германию на лечение, где написал знаменитое зальцбруннское "Письмо к Гоголю", явившееся, по сути, его политическим завещанием. Б. был убежд. противником славянофильства. В последние годы жизни он пришел к идее социализма, причем несколько отличной от линии Герцена, т. к., опираясь на универсальные принципы, в меньшей степени учитывал своеобразие российского историч. процесса. Активно занимался разработкой проблем эстетики. Теоретич. основы эстетики Б. - материализм и диалектика - послужили для него фундаментом теории образа как единства конкретного и общего. Б. стремился подчинить иск-во задачам революц. демократии. Б. пользовался большой любовью товарищей, отличался честностью, страстностью, искренностью убеждений (был прозван "Неистовым Виссарионом"), в то же время проявляя способность к интеллект. динамике, идейной эволюции. Его влияние не исчерпало себя вплоть до конц. 20 в.... смотреть

БЕЛИНСКИЙ ВИССАРИОН ГРИГОРЬЕВИЧ

(1811 — 1848) Литературный критик. Авто критико-публицистических статей, рецензий, обзоров. Среди самых известных «Литературные мечтания», «Герой наше... смотреть

БЕЛИНСКИЙ ВИССАРИОН ГРИГОРЬЕВИЧ

БЕЛИ́НСКИЙ Виссарион Григорьевич (1811—1848), русский критик. Драма «Дмитрий Калинин» (1830, опубл. 1891). Критико-публицистич. статьи, рецензии, обзор... смотреть

БЕЛИНСКИЙ ВИССАРИОН ГРИГОРЬЕВИЧ

(30.V.(11.VI).1811, крепость Свеаборг, Финляндия — 26.V.(7.VI).1848, Петербург) — критик и публицист. С 1834 ведущий критик ж. «Телескоп», с 1839 — «Отечественных записок», с 1846 — «Современника».<p class="osn02">Б. считал С. памятником нар. поэзии. В статье «Литературные мечтания» он обосновывает свой взгляд на историю рус. лит-ры,</p><p><span class="page">98</span></p><p class="osn03">считая временем ее возникновения 1739 (год, «когда Ломоносов прислал из-за границы свою первую оду „На взятие Хотина“»). Творчество Кантемира, Тредиаковского, как и древнерус. книжность, включая С., Б. выводит за пределы лит-ры, полагая, что они «имеют такое же отношение к нашей словесности, как и памятники допотопной литературы, если бы они были открыты, к санскритской, греческой и латинской литературе» (С. 388). Тем не менее Б. высоко оценивал худ. достоинства С. и справедливо считал, что оно не было одиноко в словесности своего времени, однако подобные ему произведения «не сохранила до нас письменность» (Общее значение слова литература. С. 635).</p><p class="osn02">Наиболее обстоятельно Б. рассматривает С. в рец. на изд. «Древних российских стихотворений, собранных Киршей Даниловым», дополнений к нему, а также изданных <i>И. Сахаровым</i> «Сказаний русского народа» и сб. нар. сказок. В этой обширной рец.-обзоре, условно называемой издателями «Статьями о народной поэзии», Б. пишет, что С. — «памятник русской поэзии в эпическом роде» (С. 332), в котором ощущается «влияние поэзии языческого быта» (С. 333). Б. решительно возражает как скептикам (см. <i>Скептический взгляд на</i> «<i>Слово</i>»), так и ценителям С., необоснованно возводящим его в разряд шедевров мирового значения. «Певца „Слова“, — пишет Б., — так же нельзя равнять с Гомером, как пастуха, прекрасно играющего на рожке, нельзя равнять с Моцартом и Бетховеном», тем не менее С. для Б. — «прекрасный благоуханный цветок славянской народной поэзии» (Там же).</p><p class="osn02">Б. обращает особое внимание на «темные места» текста, приводит некоторые из них со своими толкованиями и предлагает почти полный прозаич. перевод текста. Принципы перевода соответствуют взглядам Б.: он критически относится к поэтич. переложениям памятника, считая, что С. «может быть прекрасно только в его первобытном и наивном виде, без всяких других изменений и поправок, кроме подновления слишком устаревших слов и оборотов» (Статьи о народной поэзии (вариант). С. 755). Именно поэтому Б. сурово критикует перевод С., осуществл. <i>Д. Минаевым</i>, хотя он и был высоко оценен некоторыми рецензентами, характеризуя его как «распространение и разжижение довольно бойкими стихами довольно короткого и сжатого» текста С. (Взгляд... С. 29). Переложение С., осуществл. Б. (Статьи о народной поэзии. С. 336—343), довольно близко к оригиналу, хотя содержит некоторые принятые в его время ошибочные толкования («куряне мои в метании стрел искусны», «из пустых колчанов нечистые раковины»; слово «<i>клюка</i>» он понимает как обозначение «прибора для верховой езды» и т. д.). Ставя своей целью раскрыть перед читателем основное содержание С., Б. опускает не только неясные и трудно переводимые чтения, но и фрагменты, в которых автор С. отступает от основной линии сюжета (воспоминание об <i>Олеге Гориславиче</i>, о <i>Всеславе</i>).</p><p class="osn02">Б. не находил в С. «никакой глубокой идеи» (С. 344) и считал, что оно «не может называться героическою поэмою», поскольку героизм в феодальной Руси «состоял в удальстве и охоте подраться», а сам <i>Игорь</i> является героем поэмы «только внешним образом», ибо в нем нет «ничего индивидуального» (С. 347). Всеволод, по мнению Б., более чем Игорь является «героем в духе своего времени» (С. 347—348). Эти рассуждения критика, представляющиеся совр.</p><p><span class="page">99</span></p><p class="osn03">читателю ошибочными, объяснимы не столько заблуждениями самого Б., сколько недостаточной изученностью во времена Б. древнерус. лит-ры, ее идейной направленности и худ. особенностей.</p><p class="osn02">Имел место спор об атрибуции Б. двух рец. на перевод С., осуществленный <i>М. Деларю</i>. Одна из них была опубликована в ОЗ (1840. № 8. С. 11—12) и включена в 5-й т. собр. соч. Б., изданного С. А. Венгеровым (СПб., 1912. С. 90—91). Другая была опубликована в «Литературной газете» (1840. № 7. С. 157—158) и воспроизведена среди атрибутируемых Б. соч. Л. Р. Ланским (Лит. наследство. М., 1950. Т. 56. С. 23—24); там же приведен почти полный текст рец. из ОЗ. Уже в следующем томе «Лит. наследства» В. М. Потявиным и присоединившейся к его мнению ред. была решительно отвергнута атрибуция обеих рец. Б. (М., 1951. Т. 57. С. 568—570). С этими доводами согласились О. Е. Ольшанский, а затем (без ссылки на своих предшественников) — В. Г. Березина. Тем не менее в ПСС Б. обе рец. воспроизведены в разделе «Dubia» (М., 1959. Т. 13. С. 51—52), с принадлежащим <i>Ф. Я. Прийме</i> обоснованием вероятности авторства Б. (Там же. С. 308—310).</p><p class="osnmal02"><i>Соч.:</i> Литературные мечтания (Элегия в прозе) // Молва. 1834. № 50. С. 387—388 (то же: ПСС. М., 1953. Т. 1. С. 65); Статьи о народной поэзии (рукопись 1841 г.) // ПСС. М., 1954. Т. 5. С. 332—349; Общее значение слова литература // Там же. С. 635; Взгляд на русскую литературу 1846 года // Совр. 1847. № 1. С. 29—30 (то же: ПСС. М., 1956. Т. 10. С. 34); [переложение плача Ярославны] // Слово — 1952. С. 198.</p><p class="osnmal01"><i>Лит.: Ольшанский О. Е.</i> В. Г. Белинский и «Слово о полку Игореве» // Наук. зап. Слов’яньского держ. пед. ін-та. Слов’янок, 1957. Т. 2. Сер. іст.-филол. Вип. 2. С. 118—140; <i>Кусков В. В.</i> Белинский и «Слово о полку Игореве» // Проблемы ист.-лит. процесса: (Сб. статей). Свердловск, 1965. С. 140—147; <i>Березина В. Г.</i> В. Г. Белинский и «Слово о полку Игореве» // РЛ. 1986. № 3. С. 147—153.</p><p class="osnmal01">КЛЭ; СДР; РП; <i>Булахов.</i> Энциклопедия.</p><p class="podpis">О. В. Творогов</p>... смотреть

БЕЛИНСКИЙ ВИССАРИОН ГРИГОРЬЕВИЧ

Белинский, Виссарион Григорьевич (1 июня 1811, Свеаборг — 26 мая 1848, СПб.) — критикПсевдонимы: Б.; Б—ий, В.; Б—й, В.; Б—ъ [источник: нет у Масанова,... смотреть

БЕЛИНСКИЙ ВИССАРИОН ГРИГОРЬЕВИЧ

литературный критик, публицист. Сотрудничал в журнале "Телескоп" (1833-36), "Отечественные записки" (1839-46) и "Современник" (1847-48). В статьях 1840-х гг. в условиях цензурного гнета в завуалированной форме доказывал необходимость глубоких социально-политических преобразований, уничтожения крепостничества и самодержавия. Наиболее ярко эти идеи отразились в письме к Н. В. Гоголю (июль 1847), которое широко распространялось в списках (впервые опубликовано А. И. Герценом в "Полярной звезде", 1855).... смотреть

БЕЛИНСКИЙ ВИССАРИОН ГРИГОРЬЕВИЧ

(1811—1848)российский деятель культуры, литературный критик, публицист. В 1829 г., поступив на словесное отделение философского факультета Московского университета, стал инициатором ряда протестов студентов. В конце 1830 г. вокруг него образовался студенческий кружок «Литературное общество 11-го нумера», члены которого обсуждали современные политические события, новинки художественной литературы и журналистики. Под предлогом слабого здоровья и «ограниченности способностей» был исключен из университета (сентябрь 1832). Зарабатывал на жизнь репетиторством и переводами, сотрудничал с журналом «Телескоп» и газетой «Молва».В 1833—1836 гг. под влиянием Я. В. Станкевича и М. А. Бакунина начал изучать западноевропейскую философию, обращая особое внимание двум проблемам свобода нравственного выбора (И. Г. Фихте) и правдивость отражения действительности как критерий оценки художественного творчества (Ф. Шеллинг). В 1837—1838 гг. под влиянием формулы Г. Гегеля («что действительно, то разумно») пытался оправдать существовавший в России общественный строй, но к 1840 г. период его «примирения с гнусной действительностью» царствования Николая I окончательно закончился. Статьи в журналах «Отечественные записки» (1839—1846) и «Современник» (осень 1846—1848) отражали вполне сложившиеся общественно-политические и литературные взгляды критика. В письме Я. В. Гоголю (1847) он сформулировал основные задачи общественного движения: уничтожение крепостного права, отмена телесных наказаний, «введение... строгого выполнения хотя бы тех законов, которые уже есть». Он мечтал о том, что в будущем не будет угнетения человека человеком — все «будут братья». К концу жизни (умер от туберкулеза) у него исчезло «мистическое верование» в неграмотный народ, из-за порабощенности неспособный на революционные действия. Поэтому «процесс гражданского развития» России он стал связывать с реформами — «России нужен новый Петр Великий». В историю литературоведения вошел как основоположник пушкиноведения, глава «натуральной школы», теоретик реализма как художественного метода в литературе и искусстве.... смотреть

БЕЛИНСКИЙ ВИССАРИОН ГРИГОРЬЕВИЧ

1811 - 1848). В 1831 г. Белинский написал трагедию "Дмитрий Калинин" в духе "Разбойников" Шиллера, в которой со всем пылом юношеского негодования бичевал крепостные порядки. Университетская администрация нашла трагедию "безнравственной", и в 1832 г. Белинский был исключен из московского университета за "неспособность". Начиная с 1834 г., стал сотрудничать в "Молве" и др. журналах. Впервые выступил как литературный критик в начале 30-х годов с обзором русской литературы послепетровского времени, статьей о Гоголе и философской статьей "Опыт системы нравственной философии". В этих первых его работах отразилось влияние известного кружка Станкевича, сыгравшего крупную роль в развитии русской мысли 30 - 40-х годов. В разные периоды к этому кружку, кроме Станкевича и Белинского, принадлежали Константин Аксаков, Боткин, Бакунин, Грановский и другие литературные и общественные деятели 40-х годов. Мировоззрением, объединившим вначале членов кружка, была философия Шеллинга. Эстетические идеи Шеллинга - признание искусства высшей самодовлеющей ценностью - определили собой ту чисто эстетическую точку зрения, с которой Белинский рассматривал в этот период явления литературы. В то же время Бакунин, с которым Белинский сошелся особенно близко, ввел его в круг идей философии Фихте, полагавшей главное назначение человека в стремлении преобразовать действительность согласно нравственному идеалу. В дальнейшей эволюции своих взглядов Белинский пережил сильное увлечение философией Гегеля, которую он воспринял как учение о разумности всего существующего. Белинский формулировал это новое свое мировоззрение в большой статье о Гамлете, появившейся в журнале "Московский Наблюдатель" в 1839 г. Под влиянием этой философии он порвал с политическим радикализмом прежних лет и в своем преклонении перед действительностью дошел до оправдания самодержавия и крепостного права. Это повело к разрыву его с Бакуниным и к жесточайшей полемике с Герценом. Очень скоро Белинский сам почувствовал противоречие между своей утешительной теорией разумности всего существующего и той, как он выразился, "гнусной" действительностью, которая его окружала. Наступила полоса тяжелого душевного кризиса. Он вышел из него в 1841 - 1842 г.г., отказавшись от своих гегельянских увлечений, а вместе с тем и от чисто эстетической точки зрения на литературу, и пришел к "социальности", с точки зрения которой он стал отныне оценивать все литературные и общественные явления русской жизни. С 1841 г. Белинский начинает помещать в "Отечественных Записках" ежегодные обозрения русской литературы (до 1848 г.). В этих статьях он дал исчерпывающую оценку предшественникам Пушкина - Державину, Жуковскому и Батюшкову - и указал на преемственную связь их с литературой последующего времени. В этих же статьях им были высказаны основные идеи задуманной им в то время истории русской литературы, над которой он урывками работал. Познакомившись с учением Сен-Симона, Белинский воспринял идеи социализма, который, как он писал в 1842 г., стал для него всем, поглотил "и историю, и религию, и философию". Как признанный вождь сложившегося в то время западничества, Белинский вел полемику со славянофилами, с которыми он боролся как с представителями романтизма в литературе и общественности. Романтическому направлению славянофилов он противопоставлял реальную или натуральную школу, проповедником и истолкователем которой он был в последние годы своей жизни. В зрелую пору своей литературной деятельности Белинский, порвав с чисто эстетической точкой зрения своих юношеских статей, стал подчеркивать тесную связь литературы и искусства с социальной действительностью. К этому времени принадлежит целый ряд замечательных его статей об Аполлоне Майкове, Баратынском, Державине, и, наконец, самые значительные из его работ - статьи о Пушкине, в которых он дал очень ценный социально-исторический анализ творчества Пушкина. Эти статьи, вместе с более ранними статьями о Гоголе и Лермонтове, подводили итоги закончившемуся периоду русской литературы. В своей последней статье "Взгляд на русскую литературу 1843 г." Белинский отметил выдающийся талант начинавшего Гончарова и разобрал целый ряд произведений Герцена, Тургенева, Григоровича, Достоевского, приветствуя в их лице представителей реалистической школы в русской художественной литературе. Критические статьи Белинского оказали большое влияние на молодое поколение революционной интеллигенции второй половины XIX века.... смотреть

БЕЛИНСКИЙ ВИССАРИОН ГРИГОРЬЕВИЧ

род. 10 мая 1811, Свеаборг - ум. 28 мая 1848, Петербург) - рус. литературный критик и философ. Как критик оказал сильное влияние на общественное движение России, как философ развивал учение Гегеля, в первую очередь его диалектический метод, ввел в рус. разговорный язык много понятий из западноевропейской философской литературы (непосредственность, имманенция, воззрение, момент, отрицание, конкретность, рефлексия и т. д.). Разработал положения реалистической эстетики и литературной критики, основанные на конкретно-историческом анализе явлений искусства. В основе созданной им концепции реализма лежит трактовка художественного образа как единства общего и индивидуального. Народность искусства есть отражение в нем особенностей данного народа и национального характера. С 1840 он (в какой-то мере под влиянием Бакунина и Герцена) обратился к нем. и франц. радикализму. Осн. труды: "Поли, собр. соч.", тт. 1-11, СПБ, 1900-1917; "Избр. философские соч.", т. 1 - 2, М., 1948. ... смотреть

БЕЛИНСКИЙ ВИССАРИОН ГРИГОРЬЕВИЧ

[1(13) июня 1811, по новым данным 30 мая (11 июня) – 26 мая (7 июня) 1848] – рус. революционер-демократ, литературный критик и философ, сыгравший выдающуюся роль в истории обществ. и эстетич. мысли. Б. родился в Свеаборге в семье флотского лекаря. Учился в уездном училище в г. Чембаре (ныне г. Белинский), затем в Пензенской гимназии; в 1829–32 был студентом словесного отделения Московского ун-та. Мировоззрение Б. формировалось в условиях разложения феод.-крепостнич. строя под влиянием роста освободит. борьбы в России и революц. движений в Зап. Европе. Б. принадлежал к тем лучшим представителям разночинной интеллигенции, к-рые еще при крепостном праве вступили в борьбу против царизма. Уже в юные годы Б. воспитывался в духе страстного протеста против самодержавно-крепостнич. действительности. Большое влияние на молодого Б. оказали свободолюбивые и гуманистич. идеи рус. и зап. лит-ры 18 – нач. 19 вв. Идеи радищевского "Путешествия из Петербурга в Москву" вдохновили Б. на создание драмы "Дмитрий Калинин" (1830), за к-рую он был исключен из ун-та. Б. входил в университетский кружок (т.н. "Литературное общество 11 нумера"), а затем в кружок Станкевича (см. Станкевича кружок), где большое влияние имел диалектич. идеализм раннего Шеллинга и его рус. последователей. Б. искал, хотя и не мог в то время найти, правильную филос. и эстетич. теорию. После исключения из ун-та ареной деятельности Б. стала лит. критика: в 1833–36 он вел ее в журн. "Телескоп" и лит. приложении к нему – "Молве", в 1838–39 – в журн. "Московский наблюдатель", в 1839–46 – в "Отечественных записках" и с дек. 1846 – в "Современнике". Философские и социологические взгляды Б. в 30-е годы. Наиболее значительными в филос. отношении работами Б. 30-х гг. были "Литературные мечтания" (1834), "Опыт системы нравственной философии" (статья о кн. Дроздова, 1836), ст. о "Гамлете" В. Шекспира (1838), "Очерки Бородинского сражения" (статья о кн. Ф. Глинки, 1839), письма Д. Иванову, М. Бакунину и др. В сочинениях Б. 1-й пол. 30-х гг. проводились просветительские, антикрепостнич. и гуманистич. взгляды, сложившиеся под влиянием российского освободит. движения, идей рус., франц. и нем. просветителей. Поиски цельной филос. теории привели Б. в середине и 2-й пол. 30-х гг. к усвоению идей классич. нем. философии, особенно Шеллинга и Гегеля. Стоя на позициях объективного идеализма, Б. рассматривал мир, человеч. общество и сознание как воплощение абсолютной идеи. Идеализм Б. носил диалектич. характер; весь мир и его находящиеся в состоянии бесконечного изменения явления представлялись ему творениями единой, вечной идеи, рассматривались как "великое зрелище абсолютного единства в бесконечном разнообразии" (Белинский В. Г., Полное собр. соч., изд. АН СССР, 1953–56, т. 1,с. 30). С идеалистич. точки зрения Б. подчеркивал активную роль человеч. разума в истории, в познании мира. Разум человека, по Б., не поденщик, не раб мертвой действительности, а законодатель, творческая сила, дающая жизнь и значение несуществующему и мертвому. Б. на идеалистич. основе развивал понятие историч. прогресса. Он утверждал, что история – это "картина успехов человечества на поприще самосовершенствования" (т. 1, с. 191), причем источником обществ. прогресса Б. считал развитие человеч. самосознания в результате распространения просвещения. В сочинениях 30-х гг. Б. подчас высказывал материалистич. мысли, особенно по вопросам искусства, воспитания и т.д. Вслед за франц. материалистами и Радищевым он нередко говорил о зависимости представлений, идей, нравов людей от окружающей среды; но в целом в эти годы Б. стоял на позициях идеализма. Мировоззрение Б. в 30-е гг. противоречиво: просветительские, гуманистич. убеждения Б. – страстного противника "православия, самодержавия и народности" – требовали преобразования общества в интересах народа; его филос. взгляды, развивавшиеся на основе идеализма, ограничивали его мысль сферой самосознания абсолютного духа и отвлекали от борьбы против окружавшей действительности. Письмо Д. Иванову (авг. 1837) свидетельствует о появлении у Б. "примирительных" тенденций: он утверждал, что "политика... в России не имеет смысла" и "вся надежда России на просвещение, а не на перевороты, не на революции и не на конституции" (т. 11, с. 148–49). В своих сочинениях 1838–39 Б. хотя и не прославляет окружающую действительность, но признает ее закономерно существующей. Временное "примирение" Б. с действительностью в эти годы объяснялось тем, что он не видел в совр. ему обществе сил, способных коренным образом изменить окружавшую действительность и заменить ее новым обществ. строем, соответствующим "идеалам" передовых личностей. Известную роль в "примирении" сыграло ошибочное истолкование Б. знаменитого гегелевского положения: "все действительное – разумно, все разумное – действительно". Б. в то время (так же как и Гегель в "Философии права") отождествлял действительное с существующим, считал, что "все, что есть, все то и необходимо, и законно, и разумно" (т. 3, с. 414). Несмотря на неправильное, идеалистич. понимание действительности, стремление Б. всесторонне познать тенденции и законы ее развития было в филос. смысле шагом вперед в сравнении с "абстрактными идеалами" Фихте и др. сторонников субъективного идеализма. В период "примирения" Б. по-прежнему оставался критиком идеологов "официальной народности" и славянофилов. Под влиянием усиления классовой борьбы в России и революц. событий на Западе Б. в конце 1839 – нач. 1840 порвал с "примирительными" тенденциями, призвал к освобождению "личности человеческой... от гнусных оков неразумной действительности" (т. 12, с. 13), начал критиковать консервативные соц.-политич. взгляды Гегеля и обратил свой взор к утопич. социализму и революц.-демократич. теориям. В филос. плане эволюция взглядов Б. была связана с развитием им диалектич. идеи отрицания, с рациональным истолкованием вместе с Герценом диалектики как "алгебры революции". Революционный демократизм Б. в 4 0 - х г о д а х. Центр. идеей мировоззрения Б. 40-х гг. было положение о закономерности и необходимости революц. изменения действительности: "...все общественные основания нашего времени требуют строжайшего пересмотра и коренной перестройки, что и будет рано или поздно" (т. 12, с. 13). Б. полагал, что если царское правительство не освободит крестьян от крепостного права, то этот вопрос "решится сам собою, другим образом, в 1 000 раз более неприятным для русского дворянства" (т. 12, с. 438–39). Считая героями истории разрушителей старого, особенно якобинцев, Б. выступал вместе с тем сторонником преобразования общества на социалистич. началах. Вместе с франц. утопистами-социалистами Б. верил в наступление времени, когда "не будет богатых, не будет бедных, ни царей и подданных, но будут братья, будут люди" (т. 12, с. 71). Эта идея, по его словам, поглотила и историю, и религию, и философию. Идеи социализма Б. стремился соединить с требованием демократич. революции; по Б., справедливый обществ. строй может быть установлен "по-маратовски" – путем насильств. переворота, ибо "... смешно и думать, что это может сделаться само собою, временем, без насильственных переворотов, без крови" (т. 12, с. 71). Вершиной революц. демократизма Б. является его "Письмо к Гоголю" (июль 1847), к-рое Ленин в 1914 назвал "одним из лучших произведений бесцензурной демократической печати, сохранивших громадное, живое значение и по сию пору" (Соч., 4 изд., т. 20, с. 223–24). В нем Б., подвергая суровой критике крепостничество, самодержавие и православную церковь, призывал к немедленной отмене крепостного права, бичевал монархич., религ. идеологию. В филос. развитии Б. в 40-х гг. можно выделить два этапа: первый (1841–44), когда он, революц. демократ и поборник диалектики, шел к материализму, но не освободился еще от влияний идеалистич. философии, и второй (1844–48), когда он твердо встал на позиции воинствующего материализма в философии и эстетике и развивал диалектич. взгляд на мир, вплотную приближаясь к диалектич. материализму. Переход Б. от идеализма к материализму и его диалектика в 1841–44. К этому времени относятся след. работы Б., богатые филос. содержанием: "Идея искусства" (1841), "Общий взгляд на народную поэзию и ее значение", "Речь о критике" (1842), рецензии на книги о Петре Великом (1841), рецензия на кн. Ф. Лоренца "Руководство к всеобщей истории" (1842), рецензия на кн. Маркевича "История Малороссии" (1843), первые статьи о сочинениях Пушкина (1843) и др. В эти годы Б. проводил в своих сочинениях диалектич. идеи отрицания и развития, но еще не преодолел объективного идеализма в философии. В ст. "Идея искусства" он писал: "Все сущее, все, что есть, все, что называем мы материею и духом, природою, жизнию, человечеством, историею, миром, вселенною, – все это есть м ы ш л е н и е , которое само себя мыслит" (т. 4, с. 586). В отличие от 30-х гг., в сочинениях Б. нач. 40-х гг. разум уже не рассматривается как трансцендентная и непостижимая сущность; это – творящий дух, активный совокупный разум человечества, способный, по мнению Б., изменять климаты, осушать болота и тундры, соединять каналами разъединенные природой моря, озера, реки и т.д. Диалектика Б. все в большей мере становится диалектикой реальной жизни, бытия и мышления. Высоко ценя диалектику Гегеля, Б. провозглашает необходимость новой философии, к-рая будет следовать диалектич. методу, но, в отличие от гегелевской системы, обратится к познанию жизни, реальной действительности. В 1843 Б. писал: "В лице Гегеля философия достигла высшего своего развития, но вместе с ним же она и кончилась как знание таинственное и чуждое жизни: возмужавшая и окрепшая, отныне философия возвращается в жизнь..." (т. 7, с. 50). Не ограничиваясь гегелевской диалектикой понятий, Б. стремится раскрыть движение, развитие, противоречия и их борьбу в самой жизни, в действительности. В отличие от Гегеля с его идеей о самодвижении абсолютной идеи в замкнутом круге, Б. доказывает безграничный характер движения и развития, постоянное возникновение нового и его борьбу со старым; развитие при этом носит спиралевидный характер. "...Человечество, – пишет Б., – никогда не стоит на одном месте, ни отодвигается назад, делая таким образом бесполезным пройденный прежде путь: это только попятное движение назад, чтоб тем с большею силою ринуться вперед..." (т. 6, с. 94). С позиций диалектики – "алгебры революции" – Б. критикует Гегеля за признание конституц. монархии идеалом гос-ва, разоблачает славянофилов, пытавшихся "открыть" какие-то "неизменные " устои рус. жизни, идеализировавших патриархальную старину. Он доказывает, что все живое есть результат борьбы; то же, что является и утверждается без борьбы, мертво. Все большее обращение Б. к реальной жизни, к действительности приводит его в 1843–44 к окончательному отходу от идеализма. Философский материализм и диалектика Б. в 1844–1848. Наиболее ценными в филос. отношении работами Б. этого периода были: статьи о сочинениях Пушкина (1844–45), "Мысли и заметки о русской литературе" (1845), рецензия на роман Э. Сю "Парижские тайны" 1845), "Взгляд на русскую литературу 1846 года" 1847), "Письмо к Гоголю" (июль 1847), "Взгляд на русскую литературу 1847 года" (1848) и ряд других. Статьи Б. о Пушкине 1844–45 свидетельствуют о завершении процесса перехода Б. на позиции материализма в философии и эстетике. В этих статьях он доказывает решающую роль внешней среды, окружающей действительности в формировании качеств и поступков людей, учит, что деятельность людей основывается на обществ. потребностях, "указываемых самою действительностью, а не теориею" (т. 7, с. 459). В сочинениях 1844–48 Б. утверждает, что человечество способно познать объективную истину, к-рая представляется ему история, процессом, что теория зависит от нужд жизни, практики и т.д. Филос. основой мировоззрения Б. в эти годы становится воинствующий материализм, сходный с антропологич. материализмом Фейербаха. Отвергая метафизику, исходящую из признания сверхприродной сущности, Б. вместе с Фейербахом считает: философия никогда не должна забывать, что "предмет ее исследований – цветок, корень которого в земле, т.е. духовное, которое есть не что иное, как деятельность физического" (т. 12, с. 331). Так же, как Фейербах, Б. решительно выступает против трансцендентального идеализма и теологии, считая, что философия должна "освободить науку от призраков трансцендентализма и theologie, показать границы ума, в которых его деятельность плодотворна, оторвать его навсегда от всего фантастического и мистического..." (там же). Б. нередко аргументирует в защиту материализма доводами антропологич. характера (см. Антропологический принцип), утверждает, что "ум – это человек в теле или, лучше сказать, человек через тело, словом, л и ч н о с т ь " (т. 10, с. 27). По Б., совр. наука "химическим анализом хочет... проникнуть в таинственную лабораторию природы, а наблюдением над эмбрионом (зародышем) проследить ф и з и ч е с к и й процесс н р а в с т в е н н о г о развития" (т. 10, с. 26). Тем не менее филос. материализм Б. не тождествен фейербаховскому. В отличие от Фейербаха, Б. продолжает оставаться диалектиком, дополняющим материалистич. понимание природы и мышления диалектич. принципом развития. "Объективная истина предмета", к-рую изучают материалистич. наука и философия, для Б. – процесс, заключающий в себе противоречия, находящийся в развитии, во взаимной связи с другими явлениями мира. В идейной борьбе со славянофилами Б. осуждает метафизич. подход к явлениям, к-рый "во всем... видит только одну сторону..." и "никак не может мирить противоположностей в одном и том же предмете" (т. 9, с. 83). В отличие от Фейербаха, Б. утверждает, что человек – это не страдательное существо, а активная личность, способная изменять явления природы и обществ. жизни и в связи с этим меняющая свои представления и понятия о мире. Б. свободен и от присущих Фейербаху религ. наслоений на материализм. Материалистич. убеждения Б. крепнут и развиваются в борьбе с мистицизмом "официальной народности", православной церкви и славянофилов, с реакц. идеалистич. воззрениями Гегеля и правых гегельянцев (см. Гегельянство). Он выступает против позитивизма Конта, скептицизма и др. идеалистич. течений. В нач. 1845 Б. солидаризируется с атеистич. идеями молодого Маркса, высказанными в "Критике гегелевской философии права": "Истину я взял себе, – пишет он, – и в словах бог и р е л и г и я вижу тьму, мрак, цепи и кнут..." (т. 12, с. 250). В последние годы жизни Б. ясно сознает необходимость создания новой системы филос. и историч. взглядов, отправляющихся от земной, реальной жизни и проникнутых диалектикой. Филос. материализм Б. в 1844–48 был наряду с материализмом Герцена первым проявлением нового вида материалистич. мировоззрения, создаваемого рус. и др. революционерами- демократами 19 в. и существенно отличавшегося от предшествовавших видов домарксова материализма. Но Б., как и другие революционеры-демократы, не мог создать новой философии, к-рая должна была бы органически соединить науч. материалистич. теорию и материалистически переработанный диалектич. метод, распространить материализм на понимание обществ. жизни. Социальные условия крепостной России, где не было еще революц. пролетариата, способного осуществить социалистическое преобразование общества, не давали возможности для возникновения и развития новой, подлинно научной, философии в России середины 40-х гг. Социологические взгляды Б. в 4 0 - х г о д а х. Б. не занимался специально социологич. исследованиями, но, как верно заметил Плеханов, обладал "чутьем гениального социолога" и глубоко освещал социологич. проблемы в своих статьях на лит.-критич. и историч. темы. В 40-х гг. социологич. взгляды Б. претерпевают существенные изменения под влиянием его революц. демократизма, хотя Б. и тогда оставался в основном на идеалистич. точке зрения В понимании истории, считал разум человечества и распространение просвещения гл. двигателями историч. прогресса. В сочинениях Б., 1844–48 усилились элементы материалистич. понимания истории. В отличие от мн. бурж. социологов, считавших творцами истории правителей, законодателей, идеологов, Б. в сочинениях этого времени показывает творч. роль народа в истории, придает большое значение нар. движениям. В статье о "Парижских тайнах" Э. Сю он рассматривает народ как силу, к-рой принадлежит будущее, ибо буржуазия, имевшая блестящее прошлое и оказавшая человечеству великие услуги, после своей победы подавляет народ и тормозит прогресс общества. Великие личности, по Б., есть результат жизни народа, выразители его воли и интересов, народ относится к своим великим людям, как почва к растениям; как бы ни был велик человек, народ всегда выше его, и соединенные усилия многих людей всегда превзойдут в своих результатах усилия личности. Б. признавал решающую роль борьбы противоположных сил (сословий, классов) в жизни общества, особо выделял революц. эпохи в истории, считал, что материальная нужда есть великий рычаг умств. и нравств. деятельности. Однако он не видел еще, что в основе жизни и борьбы нар. масс лежит материальное произ-во, развивающееся по определенным историч. законам. Б. часто выводил действия людей из "духа времени", т.е. совокупного обществ. сознания, из стремления человечества к новому, к будущему, без к-рого "не было бы прогресса, истории, жизни" (т. 9, с. 13). Б. дал критику реакц. взглядов в социологии и истории; он осудил монархич. "способ смотреть на вещи", проявившийся в "Истории государства Российского" Карамзина, где события рус. истории рассматривались как акты княжеской и царской власти, игнорировался народ, а причины всех бедствий России объяснялись нововведениями. В противовес "официальной народности" и славянофилам Б. утверждал, что прошлое ушло безвозвратно и идеал общества не в прошлом, а в будущем. Б. – противник социологич. теории "круговорота" в истории общества (см. Круговорота исторического теория); он считал, что история человечества есть беспрерывное движение вперед, она не заключена в каком-то круге, где крайняя точка совпадает с точкой исхода. Но отд. материалистич. и диалектич. положения Б. в социологии не означали материалистич. объяснения истории. Б. не мог еще дать научной картины обществ. процесса. Эстетическая концепция Б. Свой путь в эстетике, как и в философии, Б. начал с диалектич. идеализма. В 30-е гг. он считал иск-во воспроизведением в слове, звуке, чертах и красках "идеи всеобщей жизни природы", бессознат. выражением творящего духа. "...Ис к у с с т в о есть выражение великой идеи вселенной в ее бесконечно разнообразных явлениях" (т. 1, с. 34). Для Б. 30-х гг. иск-во – мышление в образах, понимаемых как специфич. формы самопознания абсолютной идеи. Но уже и в это время в эстетике Б. проявляются реалистич. тенденции: назначение и смысл лит-ры, по Б., состоит в том, чтобы отражать "внутреннюю жизнь парода". Отличит. характер подлинной поэзии "состоит в верности действительности; она не пересоздает жизнь, но воспроизводит, воссоздает ее и, как выпуклое стекло, отражает в себе, под одною точкою зрения, разнообразные ее явления..." (т. 1, с. 207). В 1840–43 эти реалистич. тенденции в эстетике Б. усилились, но переплетались еще с идеалистич. утверждениями. В то время Б. уточнил свое представление о предмете иск-ва, утверждая, что "поэзия есть воспроизведение действительности. Она не выдумывает ничего такого, чего бы не было в действительности" (т. 6, с. 359); он подчеркивал активную роль иск-ва, в к-ром художеств. элемент сливается с мыслительным, выражаются живые интересы общества: "это или современный взгляд на прошедшее, или мысль века, скорбная дума, или светлая радость времени" (т. 6, с. 91). В 1844–48 Б. развивает материалистич. взгляды в эстетике. Критикуя теорию "искусство для искусства", Б. учит, что достоинство, глубина, объем и значение содержания иск-ва зависят от содержания жизни народа; прогресс лит-ры состоит в том, что раньше лит. таланты изображали несуществующее, украшали природу, идеализировали окружающую жизнь, а теперь они воспроизводят жизнь, действительность в их истине. "Искусство, – говорит Б., – есть воспроизведение действительности, повторенный, как бы вновь созданный мир" (т. 10, с. 305). В 40-е гг. Б. разработал новые положения материалистич. эстетики: о единстве содержания и формы в иск-ве, в к-ром ведущую роль играет содержание; о художеств. образе как средстве познания действительности; о художеств. правде, достигаемой путем типизации явлений действительности; об оценке художником событий действительности (художник не может удовлетвориться ролью зеркала, к-рое хотя и верно, но безучастно отражает в себе природу, он вносит в свои изображения живую личную мысль, к-рая дает этим изображениям цель и смысл). Раскрывая гносеологич. природу художеств. образа, Б. показывает, что иск-во в специфической, только ему присущей, образной форме познает действительность, открывает в действительности прекрасное и безобразное, возвышенное и низкое и т.д. Различие между иск-вом и наукой вовсе не в содержании, а в способе обработки содержания. В своих лит.-критич. сочинениях, особенно в годичных обзорах рус. лит-ры, статьях о сочинениях Пушкина, Лермонтова, знаменитом письме к Гоголю, Б. обосновывал и отстаивал принципы новой, революц. -демократич. эстетики – реализм, идейность и народность. И ныне сохраняет свою силу положение Б. о том, что "свобода творчества легко согласуется с служением современности: для этого не нужно принуждать себя, писать на темы, насиловать фантазию; для этого нужно только быть гражданином, сыном своего общества и своей эпохи, усвоить себе его интересы, слить свои стремления с его стремлениями..." (т. 6, с. 286). Не потеряли значения и мысли Б. о специфике иск-ва, его завет писателям и художникам выражать глубокие и возвышенные мысли в "живых созданиях", в ярких художеств. формах, схватывать предмет во всей его истине, заставлять его дышать жизнью, вечно соперничать с природой в способности творить. Марксистская оценка мировоз-з р е н и я Б. Последовательно-науч. оценка деятельности и мировоззрения Б. дана марксизмом. Ленин охарактеризовал Б. как предшественника рус. социал-демократии; он отмечал, что еще при крепостном праве Б. был "предшественником полного вытеснения дворян разночинцами в нашем освободительном движении" (Соч., 4 изд., т. 20, с. 223). Ленин считал Б. выразителем интересов и настроений крепостных крестьян. Разоблачая измышления "веховцев" о "беспочвенности" мировоззрения Б. и др. представителей революц. разночинной интеллигенции, Ленин писал: "Или, может быть... настроение Белинского в письме к Гоголю не зависело от настроения крепостных крестьян? История нашей публицистики не зависела от возмущения народных масс остатками крепостнического гнета?" (там же, т. 16, с. 108). Ленинские взгляды на деятельность и мировоззрение Б. проводили в своих работах марксисты Воровский ("Памяти неистового Виссариона", 1908, "В. Г. Белинский", 1911, в сб.: Литературно-критич. статьи, 1956), Киров ("Великий искатель" – в журн. "Красная новь", 1939, No 10–11), Шаумян, великий пролетарский писатель Горький и др. Плеханов в трудах "Белинский и разумная действительность" (1897), "Литературные взгляды Белинского" (1897), "Виссарион Григорьевич Белинский" (1909), "О Белинском" (1910), "Виссарион Белинский и Валериан Майков" (1911), в рецензиях на книги А. Волынского и С. Ашевского и др. работах дал марксистскую оценку роли Б. как предшественника марксизма в России. Считая его центр. фигурой рус. обществ. мысли 19 в., Плеханов высоко оценил Б. как революц. мыслителя и критика либерализма, но не дал классовой характеристики его революц. демократизма, выражавшего интересы и чаяния крепостного крестьянства; он называл Б. "выразителем прогрессивных стремлений мыслящих разночинцев" (Соч., т. 10, 1925, с. 322). Анализируя развитие филос. и эстетич. взглядов Б., Плеханов показал, что на протяжении всей своей деятельности Б. был блестящим диалектиком, а в 1845–48 стал убежденным и страстным материалистом в философии. Ошибка Плеханова состояла в том, что он дал схематич. и во многом неправильную картину филос. эволюции Б., разделив ее на периоды "шеллингианства", "фихтеанства", "гегельянства", "левогегельянства" и "фейербахианства"; он недооценил самостоятельность филос. воззрений Б. и преемственность идейных традиций в России. В целом же Плеханов, несмотря на отдельные ошибки, дал правильную оценку филос. и эстетич. учения Б. Он считал Б. крупнейшим мыслителем европ. масштаба, "одной из высших ,,философских организаций", когда-либо выступавших у нас на литературном поприще" (там же, с. 220). В сов. эпоху в выступлениях Сталина, Калинина, Жданова и др. видных представителей марксизма Б. рассматривался как выдающийся представитель рус. нации, великий лит. критик, традиции к-рого имеют огромное значение для развития революц. мысли и лит-ры. Борьба вокруг идейного наследия Б. началась сразу же после его смерти (1848). Самодержавно-крепостнич. реакция и либералы 50–60-х гг. (Анненков, Дружинин, Дудышкин и др.) пытались либо замолчать либо фальсифицировать лит. наследие Б. Они изображали Б. несамостоят. мыслителем, человеком настроения, сочинения к-рого порождали "бесплодные недовольства той средой жизни, которую мы должны были любить и изучать с любовью" (Дружинин), либо утверждали, вопреки истине, что у Б. не было "элементарных качеств революционера" и имелись сильные либеральные иллюзии (Анненков). Рус. революционеры-демократы, отстаивая и развивая идеи Б., стремились показать его действит. роль в истории рус. мысли. В произв. "Былое и думы" Герцен писал, что Б. был самой революц. натурой николаевского времени. Чернышевский в "Очерках гоголевского периода русской литературы" отмечал, что в лице Б. русский ум показал свою способность быть участником в развитии общечеловеч. науки. "С того времени, как представители нашего умственного движения самостоятельно подвергли критике гегелеву систему, оно уже не подчинялось никакому чужому авторитету. – Белинский и главнейшие из его сподвижников стали людьми вполне самостоятельными в умственном отношении" (Полное собр. соч., т. 3. 1947, с. 224). Добролюбов писал: "Что бы ни случилось с русской литературой, как бы пышно ни развилась она, Белинский всегда будет ее гордостью, ее славой, ее украшением" (Полное собр. соч., т. 2, 1935, с. 470). Высокие оценки лит. дарования Б. и значения его критич. деятельности дали Пушкин, В. Одоевский, Кольцов, Тургенев, Гончаров, Л. Толстой и особенно писатели-демократы – Некрасов ("Медвежья охота" и др.), Салтыков-Щедрин ("Литераторы-обыватели" – в Полном собр. соч., т. 3, 1934), Н. Шелгунов ("Попытки русского сознания" – в журн. "Дело", 1874, кн. 2), В. Стасов, В.Короленко и др. Достоевский испытал в 1846–43, будучи участником кружка Петрашевского, влияние идей Б., воспитывался на его традициях; однако впоследствии, в 60–70-х гг., в произв. "Ряд статей о русской литературе" и "Дневник писателя" с реакционных позиций отвергал и осуждал революц. и социалистические идеи Б. В конце 19 – нач. 20 вв. помещичье-бурж. либералы А. Волынский, В. Розанов, В. Соловьев в своих книгах и статьях о Б. клеветали на великого рус. критика, называя его "переметной сумой", утверждали, что он не был революц. мыслителем и философом, выдвигавшим к.-л. новые идеи. "Легальный марксист" Струве, извращая социологич. взгляды К. в духе бурж. либерализма, писал, что Б. призывал "пойти на выучку" к капитализму Запада. В сб. "Вехи" (1909) С. Булгаков называл письмо Б. к Гоголю "выражением интеллигентского настроения", Бердяев осуждал Б. за то, что он связывал философию "с общественной злобой дня", Гершензон объявлял взгляды и деятельность Б. "беспочвенными" и поносил традиции Б. в рус. мысли. И в сов. время были попытки трактовать мировоззрение и деятельность Б. с немарксистских позиций (книги эсеровского историка Р. Иванова-Разумника "В. Г. Белинский", 1918, и "Книга о Белинском", 1923; работы литературоведов либерального направления: П. Сакулина "В. Г. Белинский и социализм" 1924, и П. Когана "Белинский и его время", 1923, и др.). Сов. наука, следуя ленинским традициям, подвергла критике антимарксистские оценки Б. и провела большую работу по научному исследованию творчества и мировоззрения Б. В марксистских работах Луначарского ("Критика и критики", 1938) было показано, что Б. явился одним из предшественников ленинизма в России, выдающимся мыслителем и революционером, истолкователем лит-ры и иск-ва, чьи традиции восприняты сов. культурой. В докладе А. Фадеева "Белинский и наша современность" (1948), в его кн. "За тридцать лет" (1957) раскрывается огромное значение эстетич. и этич. идеалов Б. для рус. лит-ры и обществ. мысли. Роль Б. в истории рус. культуры освещали и др. сов. ученые-марксисты, в частности П. Лебедев-Полянский, к-рый, однако (в кн. "В. Г. Белинский. Литературно-критическая деятельность", 1945), допустил ошибки в оценке филос. развития Б., воспроизведя неправильную схему Плеханова. Большую работу по исследованию и редактированию текстов Б. провели В. Спиридонов (12-й и 13-й тома соч. Б., 1926 и 1945, Избр. филос. соч., 1938 и 1948), Н. Бельчиков (Полное собр. соч., изд. АН СССР), Н. Пиксанов и др. Исследованию ранних периодов жизни и творчества Б., формированию мировоззрения Б. посвящены ценные работы В. Нечаевой ("В. Г. Белинский", [т.] 1–2, 1949–54), М. Полякова ("Белинский в Москве", 1948) и др. В работах сов. историков философии, исходящих из ленинских оценок рус. революц. мыслителей и их мировоззрения, дан анализ идейного развития Б. к революц. демократизму и материализму, показано, что Б. наряду с Герценом явился первым представителем материализма и диалектики революц. демократов 19 в. (см. вступит. статьи к 1-му и 2-му изд. "Избранных философских сочинений" Б., 1941 и 1948; сб.: Великий русский мыслитель и революционный демократ – Белинский, 1948; Г. Васецкий, Белинский – великий мыслитель и революционный демократ, 1948; И. Щипанов, глава о Б., в кн.: Из истории русской философии, 1952; З. Смирнова, раздел в кн.: История философии, т. 2, 1957; В. Степанов, Философские и социологические воззрения В. Г. Белинского, 1959, и др.). Научный анализ реалистич. эстетики Б. с марксистских позиций дан в книгах: Н. Бродского – "В. Г. Белинский" (1946), Н. Мордовченко – "Белинский и русская литература его времени" (1951), Б. Бурсова – "Вопросы реализма в эстетике революционных демократов" (1953), П. Мезенцева – "Белинский. Проблемы идейного развития и творческого наследия" (1957; кн. подвергнута критике в печати), З. Смирновой – "Вопросы художественного творчества в эстетике русских революционеров-демократов" (1958), А. Лаврецкого – "Эстетика Белинского" (1959), и др. Немало исследований, книг и статей было посвящено Б. в иностр. лит-ре. А. Франс определил значение лит.-критич. творчества Б. и его последователей в след. словах: "...Новое поколение... восторженной, но внимательной и размышляющей молодежи, вырастая, формировало, по примеру Гоголя, школу, направление которой критик Белинский сформулировал следующим образом: "Искусство должно быть верным отображением жизни". Мудрость нового поколения состояла в том, что мерою всех вещей был объявлен человек. Воображение молодежи не выходило за пределы действительности. Это воображение покоилось на истине, и последняя, приобретая новую силу, не становилась от этого менее изящной. Это была натуральная школа" (цит. по сб. "Белинский. Статьи и материалы", Л., 1943, с. 251). Г. де Мопассан в 1880 дал восторж. оценку Б.: "Этот человек оказал решающее влияние на литературное движение своей страны, и авторитет его был более распространен и более могуществен, чем авторитет любого другого критика в любую из эпох в любом месте" (там же). В 1950 в Италии издан сборник избр. произведений рус. революц. демократов с предисловием Д. Берти ("Il pensiero democratico russo del XIX secolo", Firenze, 1950); Берти показывает большие преимущества рус. лит. критики, к-рая начиная с Б. основана на филос. материализме и тесно связана с передовыми общественными движениями. Исследованием филос. и эстетич. идей Б. занимался чешский бурж. историк т. Масарик, к-рый в своих книгах [Th. G. Masaryk, Zur russischen Gescnichts- und Relisions-philosophie (Russland und Europa, Folge 1, Bd 1–2), Jena, 1913; его же, The spirit of Russia (Studies in history, literature and philosophy), v. 1–2, 2 ed., ?. ?., 1955, и др.] неправильно представил Б. как религ. искателя, соединявшего в своих воззрениях "христианский социализм" и позитивизм. В реакц. белоэмигрантской лит-ре Б. Яковенко (В. Jakovenko, Geschichte des Hegelianismus in Russland. Bd l, Prag, 1940, и др.), Д. Чижевский ("Гегель в России", Париж, 1939), Н. Лосский (N. О. Lossky, History of Russian philosophy, ?. ?., 1951), В. Зеньковский ("История русской философии", т. 1, Париж, 1948) фальсифицируют мировоззрение и творчество Б., оценивают его с позиций идеализма и реакции. Так, Зеньковский тщится представить Б. искателем "царствия божьего и социальной правды" и утверждает, что от "внутренней религиозности" и "персонализма" Б. пришел к увлечению "просвещенческим гуманизмом" и "социализмом" либерального типа, что вместе с Герценом Б. якобы являлся основателем рус. либерализма; Зеньковский вынужден, однако, признать, что в конце своей жизни Б. пришел к материализму и атеизму и "пламенному призыву к преобразованию социальных отношений". Англ. бурж. историк Р. Хеэр (R. Hare, Pioneers of russian social thougat, L., 1951), искажающий путь идейных исканий Б., рисует его моралистом-индивидуалистом и либералом, далеким от революц. борьбы, идеалистом-рационалистом, требовавшим в конце жизни "ликвидации всяких систем философии". В книге реакц. нем. историка П. Шейберта (P. Scheibert. Von Bakunin zu Lenin, Bd 1, Leiden, 1956) Б. лживо изображается несамостоят. мыслителем, некритически следовавшим за нем. идеализмом (указ. работа, S. 218–219). В книге А. Койре (Al. Koyr?. Е?tudes sur l´histoire de la pens?e philosophique en Russie, P., 1950) Б. неправильно называется учеником Бакунина, а его филос. и политич. эволюция поверхностно и неосновательно объясняется посторонним влиянием. В послевоен. годы за границей вышел ряд работ о Б. и его мировоззрении. В книге X. Э. Боумена [H. E. Bowman, Wissarion Belinski, 1811–1848, Cambr.(Mass.). 1954] мировоззрение Б. рассматривается поверхностно и ошибочно как "утилитаристское", из него выводится якобы "воспринятая в советской литературе традиция социальной или утилитарной критики". Э. Ламперт (Е. Lampert, Studies in rebellion. Belinsky, Bakunin and Herzen, L., 1957) признает самостоятельность мысли Б. и новаторство его лит. критики, но неправильно объясняет мировоззрение Б. противоречивыми устремлениями его души (романтизм и бунтарство), не имеющими социально-историч. почвы; филос. путь Б. неверно изображается Лампертом как движение от объективного и даже религ. идеализма к "этическому персонализму", рассматривающему весь мир с точки зрения человеч. личности и ее морали. Эти, как и др. работы совр. бурж. авторов, отвергающие марксистский подход к мировоззрению Б., не вносят ничего нового в научную литераутру о нем. М. Иовчук. Москва. Соч.: Полн. собр. соч., т. 1–11, СПБ, 1900–17, т. 12–13, М.–Л., 1926–48; Полн. собр. соч., т. 1–13, М., 1953–59; Избр. философские сочинения, т. 1–2, [М.–Л.], 1948; Избранные письма, т. 1–2, М., 1955. Лит.: Ленин В. И., Соч., 4 изд.. т. 5, с. 342; т. 16, с. 107–109; т. 18, с. 250, 286; т. 20, с. 223–224; т. 26, с. 369; Плеханов Г. В., Избр. философские произв., т. 4, М., 1958, с. 417–594; т. 5, М., 1958, с.191–237; Ашевский С., Белинский в оценке его современников, СПБ, 1911; Баскаков В. Г., Социологические воззрения В. Г. Белинского, М., 1948; Белинский в воспоминаниях современников, М., 1948; В. Г. Белинский, 1811–1848. Статьи А. Лаврецкого, Вал. Полянского, М., 1936; В. Г. Белинский. Сб. статей и документов к биографии великого критика, Пенза, 1948; Бельчиков ?. ?., Великий русский критик и революционный демократ В. Г. Белинский, М., 1948; Великий русский мыслитель В. Г. Белинский. Сб. ст., под ред. З. В. Смирновой, М., 1948; Венгеров С. ?., Эпоха Белинского (Общий очерк), 3 изд., П., 1919; Венок Белинскому. Новые страницы Белинского. Речи, исследования, материалы. Ред. Н. Пиксанова, М., 1924; Герцен А. И., О развитии революционных идей в России, Собр. соч. в тридцати томах, т. 7, М., 1956; Добролюбов ?. ?., О степени участия народности в развитии русской литературы, Полн. собр. соч. в 6 томах, т. 1, М., 1934; его же, Николай Владимирович Станкевич, там же, т. 3, М., 1936; Евгеньев-Максимов В. Е., "Современник" в 40–50 гг. От Белинского до Чернышевского, [Л., 1934]; Иовчук М. Т., Белинский, его философские и социально-политические взгляды, М., 1939; его же, В. Г. Белинский и его роль в развитии материалистической философии в России, в кн.: Московский университет и развитие ... смотреть

БЕЛИНСКИЙ ВИССАРИОН ГРИГОРЬЕВИЧ

(1811—1848) — рус. революц. демократ, философ-материалист, литературный критик. Материализм у Б. сочетался с воинств. атеизмом. «В словах бог и религия, — писал он А. И. Герцену в 1845, - вижу тьму, мрак, цепи и кнут...» (Поли. собр. соч. М-, 1956, т. 12, с. 250). Знаменитое «Письмо к Гоголю» В. И. Ленин назвал «одним из лучших произведений бесцензурной демократической печати, сохранивших громадное, живое значение и по сию пору» (т. 25, с. 94). Это - выдающийся документ рус. атеизма. Спасение России, по мнению Б., «не в мистицизме, не в аскетизме, не в пиэтиз-ме, а в успехах цивилизации, просвещения, гуманности. ЕЙ нужны не проповеди (довольно она слышала их!), не молитвы (довольно она твердила их!), а пробуждение в народе чувства человеческого достоинства... права и законы, сообразные не с учением церкви, а с здравым смыслом и справедливостью, и строгое, по возможности, их выполнение» (Полн. собр. соч., т. 10, с. 213). ... смотреть

БЕЛИНСКИЙ ВИССАРИОН ГРИГОРЬЕВИЧ

(1811—48)—рус. революционный демократ, литературный критик, философ. Большую роль в формировании философских и эстетических взглядов Б. сыграло его сближение в 1833 г. с кружком Н. В. Станкевича. С 1834 Б. систематически занимался литературно-критической и редакционной деятельностью (в т. ч. в 1839—46 гг.— в «Отечественных записках», в 1847—48 гг.— в «Современнике»), стремился к построению эстетической теории, в к-рой, с одной стороны, рус. лит-ра тесно увязывалась с мировой лит-рой, а с др. — вся худож. культура рассматривалась как часть универсума. В ранних работах («Литературные мечтания», «О русской повести и повестях г. Гоголя», «Ничто о ничем» и т. д.) философская концепция Б. строилась на принципах объективного идеализма, близкого натурфилософии Шеллинга; соответственно иск-во понималось как «выражение великой идеи вселенной в ее бесконечно разнообразных явлениях». В середине 30-х гг. в связи с изучением Фихте во взглядах Б. проявились тенденции субъективного идеализма («Опыт системы нравственной философии». Соч. Алексея Дроздова), привлекшего его гл. обр. своей этической стороной — как философия действия, активности, постоянного самовоспитания. Одновременно Б. усиливает акцент на роли сознания, в частности рационального знания, противополагаемого им интуиции, что уже предвещало дальнейшее движение критика в сторону философии Гегеля. Первоначальный период «гегельянства» Б. ознаменовался т. наз. примирением его с действительностью: односторонне истолковывая формулу Гегеля «все действительное разумно, все разумное действительно», критик в то время восставал против деятелей и идеологов Просвещения и Великой фр. революции. В сфере эстетики и литературной критики эта позиция получила выражение в неприятии идеологической тенденциозности и дидактизма в иск-ве (Б. порицал за «абстрактный героизм» Шиллера, за субъективность — А. С. Грибоедова в «Горе от ума» и т. д.). В то же время под влиянием учения Гегеля Б. основательнее проникает в идеи диалектики, что плодотворно сказалось на всей последующей его деятельности. Внимание Б.-эстетика на рубеже 30—4U-x гг. привлечено к двум комплексам проблем. С одной стороны, он обосновывает общую концепцию иск-ва как «непосредственного созерцания истины, или мышления в образах», характеризует специфику эпоса, лирики и драмы, а также отдельных их жанров, определяет отличие письменной лит-ры от фольклора и т. д. («Идея искусства», «Разделение поэзии на роды и виды» и т. д.). С др. стороны, исходя из положения, что «органическая последовательность в развитии... составляет характер литературы», Б. прослеживает историю движения худож. стадий или форм в общемировом, а отчасти и в рус. масштабе: классическое иск-во античности, романтическое средних веков, иск-во нового времени («Очерки русской литературы». Соч. Николая Полевого, «Сочинения Александра Пушкина» и т. д.). С начала 40-х гг. в воззрениях Б. возникают и усиливаются материалистические тенденции, к-рые критик стремится объединить с «методом спекулятивного мышления», т. е. с началами диалектики. В области эстетики гл. усилия Б. направлены на выработку гибких худож. критериев, улавливающих всю сумму сложных отношений иск-ва с потребностями об-ва, со злобой дня, а также с др. областями человеческой деятельности: наукой, публицистикой и т. д. В отличие от славянофильской эстетики, идеализировавшей народ, Б. утверждает необходимость просвещения народа, развития в нем личностного начала, пробуждения у него чувства человеческого достоинства («Письмо к Н. В. Гоголю»). Б. высоко ценит просветительское значение лит-ры, видит в совр. великом рус. писателе «одного из великих вождей... на пути сознания, развития, прогресса». Вместе с тем Б. по-прежнему противник дидактики в иск-ве, нарушения суверенной его природы. Деятельность Б. оказала огромное влияние на все последующее развитие отечественной эстетики, содействуя формированию концепций реализма, народности иск-ва, а также общих принципов изучения и анализа лит-ры и иск-ва.... смотреть

БЕЛИНСКИЙ ВИССАРИОН ГРИГОРЬЕВИЧ

(род. 10 мая 1811, Свеаборг ум. 28 мая 1848, Петербург) рус. литературный критик и философ. Как критик оказал сильное влияние на общественное движение России, как философ развивал учение Гегеля, в первую очередь его диалектический метод, ввел в рус. разговорный язык много понятий из западноевропейской философской литературы (непосредственность, имманенция, воззрение, момент, отрицание, конкретность, рефлексия и т. д.). Разработал положения реалистической эстетики и литературной критики, основанные на конкретно-историческом анализе явлений искусства. В основе созданной им концепции реализма лежит трактовка художественного образа как единства общего и индивидуального. Народность искусства есть отражение в нем особенностей данного народа и национального характера. С 1840 он (в какой-то мере под влиянием Бакунина и Герцена) обратился к нем. и франц. радикализму. Осн. труды: *Поли, собр. соч.*, тт. 1-11, СПБ, 1900-1917; *Избр. философские соч.*, т. 1 2, М., 1948.... смотреть

БЕЛИНСКИЙ ВИССАРИОН ГРИГОРЬЕВИЧ

[30.5(11.6).1811, Свеаборг, ныне Суоменлинна, Финляндия 26.5(7.6). 1848, Петербург], рус. революц. демократ, лит. критик, философ. Род. в семье флотского врача, в 18291832 студент словесного отделения Моск. ун-та. С 1833 входил в кружок Станкевича (см. Станкевича кружок), публиковал лит.-критич. статьи и рецензии в журн. «Телескоп» и приложении к нему «Молва», в «Моск. наблюдателе». Позднее был ведущим критиком в «Отечеств. записках» (1839-46) и «Современнике» (с 1846). В. И. Ленин характеризовал Б. как предшественника полного вытеснения дворян разночинцами в рус. освободит. движении (см. ПСС, т. 25, с. 94). Свою мировоззренч. позицию в начале лит. деятельности Б. позднее определял как «абстрактный героизм», «прекраснодушную войну с действительностью». В это время Б. исходил из представления о человеке как выразителе нравств. «идеи», т. е. лежащего в основе мира духовного начала. Путь к изменению общества яравств. совершенствование индивидов: преодоление эгоизма, воспитание любви к людям и эстетич. чувства. Просвещение рассматривалось Б. как движущая сила обществ. прогресса. Б. определял иск-во как воспроизведение действительности, признавал его обществ. назначение и воспитат. силу. В то же время он понимал его в духе романтич. эстетики как «синтетич.» постижение мира и противопоставлял «аналитич.», науч. познанию; трактовал художеств. творчество как акт «таинственного ясновидения». В коп. 30-х гг. Б., в значит. мере под влиянием философии Гегеля, пережил этап «примирения с действительностью». Исходным пунктом в решении Б. обществ. проблем стала «действительность», понимаемая в духе Гегеля как «отелесившийся разум». Существующее обществ. устройство он рассматривал как необходимую ступень в развитии мирового разума и отвергал право человека на борьбу с ним. Обществ. роль иск-ва Б. связывал с раскрытием разумности действительности, отрицал право художника на «суд» над действительностью. «Примирение» продолжалось недолго, разрыв с ним (1841) открыл период деятельности Б., характеризовавшийся развитием идей революц. демократизма и утопич. социализма, переходом на атеистич. и материалистич. позиции. Антикрепостнич. демократич. убеждения Б. ярко выражены в его знаменитом «Письме к Гоголю» (1847), к-рое Ленин назвал «...одним из лучших произведений бесцензурной демократической печати, сохранивших громадное, живое значение и по сию пору» (там же, с. 94). В 40-х гг. вырабатывались новые взгляды Б. на характер и задачи философии. В философии Фихте Б. ценил гуманистич. устремления и идею активности разума, но критиковал субъективизм. Мистич. философию позднего Шеллинга Б. решительно отвергал. Считая Гегеля величайшим философом нового времени, Б. критиковал его консервативные политич. идеи. Б. положительно оценивал стремление левогегельянцев сблизить философию с запросами обществ. жизни. Позитивизм Конта Б. определял как реакцию на теологич. вмешательство в науку, однако не считал Конта основателем новой философии. По Б., новая философия должна освободить науку от «призраков» трансцендентализма н теологии, навсегда оторвать человеч. разум от всего «сверхнатурального». Б. был знаком с ранними работами К. Маркса (печатавшимися в «Нем.-франц. ежегоднике»), к-рые способствовали развитию атеистич. убеждений Б. Необходимым требованием совр. науч. мышления Б. считал историч. подход к анализу явлений, их целостное рассмотрение, учёт различных сторон, связей, отношений. Для гносеологии Б. характерно резко критич. отношение к агностицизму и иррационализму, признание историчности истины, принцип единства эмпирич. и рационального познания. Пытаясь понять взаимосвязь личности и общества, Б. считал человека «сыном времени» и воспитанником истории; эта идея сосуществовала, однако, у Б. с представлением о внеисторич. неизменной «человеч. натуре». В 40-х гг. у Б. сложился материалистически-монистич. взгляд на человека: духовная природа человека отлична от его физич. природы, но неотделима от неё; духовное есть «деятельность физического». В центре философии истории Б. в 40-х гг.идея историч. прогресса, источник к-рого он видел в развитии сознания, выдвигающего новые идеи. Оставаясь в целом идеалистической, эта концепция включала убеждение в безграничности прогресса, признание неравномерности развития, враждебность историч. фатализму, утверждение правомерности борьбы против отживающих обществ. порядков, защиту интересов и активной роли нар. масс в историч. развитии, утверждение единства национального и общечеловеческого. Национальное Б. рассматривал как выражение и развитие общечеловеческого; человечество вне национальностей лишь логич. абстракция. Славянофилов Б. критиковал за антиисторизм, разрыв национального и общечеловеческого, идеализацию патриархальности, отвергал их противопоставление России Зап. Европе. В противоположность консервативно-романтич. критике капитализма славянофилами Б. развивал критику капитализма с демократич. позиций, признавая вместе с тем относит. историч. прогрессивность капитализма и проводя различие между «буржуазией в борьбе», выступающей вместе с народом против феод. порядков, и буржуазией «торжествующей». Идеал обществ. устройства для Б.социалистич. общество, в к-ром будут уничтожены материальное неравенство и эксплуатация. Б. отдавал себе отчёт в том, что достижение такого обществ. порядка связано с революц. борьбой и насильств. переворотами. Эстетич. теория, развитая Б. в 40-х гг. оригинальная попытка обосновать принципы реалистич. иск-ва. Испытав воздействие эстетики Гегеля, она опиралась на опыт мировой лит-ры и в особенности рус. лит-ры 19 в. Специфику иск-ва Б. видел в том, что действительность оно выражает в образной форме: художник не «доказывает», а «показывает», он «мыслит образами». В отличие от Гегеля, Б. не ставил иск-во как «мышление в образах» ниже логич. мышления. Для Б. характерен историзм, признание необходимости и плодотворности связи иск-ва с насущными проблемами совр. обществ. жизни; Б. поддерживал и обосновывал критически-реалистич. направление в рус. лит-ре 19 в., решительно отвергая теорию «иск-ва для иск-ва», но выступая и против дидактизма в иск-ве. В основании созданной Б. концепции реализма лежит трактовка художеств. образа как единства общего и индивидуального; такое единство необходимое условие создания типич. характеров. Народность иск-ва понималась Б. как отражение в иск-ве особенностей данного народа и нац. характера, выражение его интересов и потребностей. В лит.-критич. деятельности Б. проявились характерная для рус. лит. критики 19 в. связь эстетич., филос. и социально-политич. идей, а также свойственное Б. сочетание дара «гениального социолога» (см. Г. В. Плеханов, Избр. филос. произв., т. 4, 1958, с. 542), демократизма, эстетич. чувства и лит. таланта.... смотреть

БЕЛИНСКИЙ ВИССАРИОН ГРИГОРЬЕВИЧ

(1811-48)-рус. революционный демократ, философ, литературный критик и публицист, к-рого В. И. Ленин характеризовал как предшественника «полного вытеснения дворян разночинцами в нашем освободительном движении» (т. 25, с, 94). Восприняв традиции рус. освободительного движения, прогрессивные идеи рус, и западной литературы и философии, Б. (всегда оставаясь гуманистом) прошел сложный путь развития от просветительства к революционному демократизму, от идеализма к материализму. В 30-е гг. под влиянием нем. классической философии (особенно Гегеля) Б. рассматривает сферу нравственности, борьбу между добром и злом как проявление «вечной идеи». Последняя воплощается и в человеческой воле, не лишая ее свободы. Поэтому индивид может решить сам, какой жизненный путь ему выбрать: путь ли добра, т. е. подчинения личного высшей воле, интересам родины и человечества, или путь зла, т. е. эгоизма, заботы лишь о себе самом. В этот период рационально-априорному анализу Б. отдает предпочтение перед эмпирическим исследованием истины. Универсальность нравственного закона, требующего, чтобы человек всегда поступал в соответствии со своим долгом, коренится в необходимости и всеобщности разума. Проблемы идеала, назначения и совершенствования человека, отношения личности и об-ва, детерминации нравственности в центре этической мысли Б. Он считает, что смысл индивидуального существования должен определяться в соответствии с гуманным идеалом, являющимся выражением абсолютного разума, что истинная жизнь заключена в сфере идеального, а в эмпирическом мире господствуют случайность и произвол. Различие представлений о добре и зле у разных народов Б. объясняет тем, что они находятся на неодинаковой ступени исторического развития сознания. При оценке отдельного поступка, считает Б., важны его мотивы, ибо, если в намерение примешивается расчет эгоизма, поступок дурев, безнравствен, хотя бы и произвел благие следствия», В 40-е гг. (После 1837-39 гг. когда Б. на короткое время «примирился» с действительностью и считал ее «разумной») у него начинает преобладать научно-реалистический, материалистический подход к этической проблематике. Истоком эволюции взглядов мыслителя послужило изучение совр. ему об-ва, где «все человеческое, сколько-нибудь умное, благородное, талантливое осуждено на угнетение, страдание, где свобода мыслей истреблена». Идея отрицания «гнусной» действительности (российской крепостнической и западной буржуазной) представляется Б. столь же плодотворной, как и разработка положительного социального и нравственного идеала, получающего у него уже демократическую и социалистическую направленность («Люди должны быть братья», счастье каждого зависит от счастья всех). Гармония общественного организма, основанная на страдании отдельной личности, отвергается Б. Он критикует и религиозно-этические концепции. По его мнению, «зло скрывается не в человеке, но в обществе», поэтому с изменением социальных порядков (а уничтожение угнетения не исключает и применения насильственных средств) изменится и моральная атмосфера. В разумно организованном об-ве, где классовые и сословные привилегии искоренены, права, достоинство и свобода человека будут восстановлены, каждый станет личностью, отношения людей будут регулироваться «воспитанием в социальности», истинным общественным мнением. Указывая на единство этико-моральной и практической сторон в об-ве, на материальную потребность как «исходный пункт нравственного совершенства», Б. подчеркивал ценность в человеке такого качества, как духовность, к-рая объединяет в себе чувство, разум и волю. Вместе с тем, оставаясь на т. зр. натурализма и антропологизма, Б. соглашался с мнением, что через «наблюдение над эмбрионом» можно проследить физический процесс нравственного развития. Он много писал о единстве личного и общественного, национально-патриотического и общечеловеческого, выступал против национализма и космополитизма. Б. оказал большое воздействие на развитие общественной мысли Россия, его «Письмо к Гоголю» (1847), проникнутое высоким нравственным пафосом, В. И. Ленин назвал одним из лучших произв. бесцензурной демократической печати. Соч. (помимо писем, являющихся важным источником для понимания идейной эволюции Б): «Литературные мечтания» (1834), «Опыт системы нравственной философии» (1836), «Гамлет, драма Шекспира» (1837), «Идея искусства» (1841), «Сочинения Александра Пушкина» (1843-46), «Руководство к познанию новой истории...» (1844), «Парижские тайны» (1844), «Взгляд на русскую литературу 1846 года» (1847) и др.... смотреть

БЕЛИНСКИЙ ВИССАРИОН ГРИГОРЬЕВИЧ

(30.05(11.06).18Н, Свеаборг, ныне Суоменлинна, Финляндия 26.05(7.06). 1848, Петербург) социальный мыслитель, литературный критик и публицист. В 1829-1832 гг. учился как *казеннокоштный* студент на словесном отд. философского ф-та Московского ун-та. Написанная им в 1830 г. антикрепостническая драма *Дмитрий Калинин* была запрещена к публикации Московским цензурным комитетом. В 1833 г. Б. сблизился со Станкевичем и участниками его философского кружка К. С. Аксаковым, М. А. Бакуниным, Боткиным, Катковым и др.), познакомившими его с нем. философией. В 18341836 гг. Б. стал ведущим критиком в изданиях Надеждина *Телескоп* и *Молва*; опубликовал принесшие ему широкую известность *Литературные мечтания* (1834) и др. произв. Позднее, переехав из Москвы в Петербург, сотрудничал в *Отечественных записках* (1839-1846) и *Современнике* (с 1846). В статьях и литературных обзорах Б. глубоко проанализировал творчество совр. ему писателей Жуковского, Пушкина, М. Ю. Лермонтова, Гоголя, Достоевского, А. В. Кольцова, И. С. Тургенева, Н. А. Некрасова и др. и на мн. из них оказал влияние. Он отстаивал принципы реализма, *натуральной школы*, яркими представителями к-рых считал Пушкина и Гоголя. Работы Б. имели большой успех, особенно в студенческой среде. *На его статьях воспитывалась вся учащаяся молодежь*, писал Герцен в работе *О развитии революционных идей в России* (1851). И. С. Аксаков вспоминал: *Много я ездил по России: имя Белинского известно каждому сколько-нибудь мыслящему юноше... Нет ни одного учителя гимназии в губернских городах, который бы не знал наизусть письма Белинского к Гоголю* (Иван Сергеевич Аксаков в его письмах: В 4 т. М., 1892. Т. 3. С. 290). Философские воззрения Б. претерпели сложную эволюцию: от увлечения нем. идеалистической философией, и особенно Гегелем в период т. наз. *примирения с действительностью* (1837-1839), критик перешел на позиции отрицания совр. ему действительности, критического отношения к гегелевской философии; эволюционировал в сторону материалистического мировоззрения, разделял взгляды Герцена, изложенные в его *Письмах об изучении природы* (1844-1845). Большой интерес представляют социально-философские взгляды Б., его учение о человеке, об-ве и истории, изложенные в работах 40-х гг. В них он рассматривал об-во как живой социальный организм (*идеальную личность*), трактуя историю как необходимый и закономерный процесс. Говоря о диалектике общественного развития, Б. подчеркивал, что личность есть предпосылка и продукт истории, субъект исторического творчества. Отправным пунктом его размышлений о человеке и об-ве было неприятие панлогизма Гегеля. Провозгласив идею освобождения личности от *гнусных оков неразумной действительности*, он выступил с критикой гегелевской философии истории. Субъект у Гегеля, писал он, *не сам себе цель, но средство для мгновенного выражения общего, а это общее является у него в отношении к субъекту Молохом...* (Полн. собр. соч. Т. 12. С. 22). Для Б. же судьба субъекта, личности важнее гегелевской всеобщности (Там же). Считая конкретного индивида субъектом и целью истории, Б. вместе с тем подчеркивал огромное влияние на человека об-ва. *Создает человека природа, писал он, но развивает и образует его общество* (Т. 7. С. 485). Человек, по его словам, зависит от об-ва и в образе мыслей, и в образе своего действия; зло скрывается не в человеке, а в об-ве; не природа, а социальные порядки причина того, что *личность у нас только наклевывается, оттого гоголевские типы у нас пока самые верные русские типы* (Т. 12. С. 433). Б. затрагивал понятия *потребность*, *интерес*, *цель*, к-рым отводил особую роль при обосновании принципа активности личности. Человек, по Б., являясь частью природы, деятельно ей противостоит: *Человек бывает животным только до появления в нем первых признаков сознания; с этой поры он отделяется от природы и, вооруженный искусством, борется с нею всю жизнь свою* (Т. 6. С. 452). Посредством труда человек изменяет то, что дано ему природой, совершенствуется сам. Присущее человеку активное отношение к действительности основывается на необходимости удовлетворения жизненных потребностей. Анализируя роман Э. Сю *Парижские тайны*, Б. отмечал, что энтузиазм и активность народ проявляет лишь в том случае, когда отстаивает свои интересы. Он подчеркивал значение идеала, цели в процессе развития социальной активности: *Без цели нет деятельности, без интересов нет цели, а (бездеятельности нет жизни*, источником интересов, целей и деятельности является *субстанция общественной жизни* (Т. 12. С. 67). Б. отмечал, что к осознанию необходимости определенного исторического действия сначала приходят отдельные личности, к-рые и выступают его инициаторами, формулируя цель социального преобразования. Эта особенность цели в формировании активности масс и обусловила его пристальный интерес к вопросу о взаимоотношениях гения (выдающейся личности) и народа в ходе развития об-ва. Значительным вкладом в разработку проблемы личности явились взгляды Б. на свободу деятельности. Он исходил из того, что индивид в наибольшей степени проявляет активность в той области социальной жизни, где чувствует себя человеком, утверждает себя как личность. Поэтому он не может примириться с действительностью, к-рая лишает его средств к развитию, и в первую очередь стремится создать условия, позволяющие ему реализовать и совершенствовать свои способности. Отсюда Б. делал вывод, что нормальное развитие личности и проявление ее активности возможно лишь в об-ве, свободном от эксплуатации; будущее России и всего человечества он связывал с социализмом. В 1841 г. в письме к Боткину он писал: *Итак, я теперь в новой крайности, это идея социализма, которая стала для меня идеею идей, бытием бытия, вопросом вопросов, альфою и омегою веры и знания* (Т. 12. С. 66). Свои идеи Б. отстаивал, в частности, в полемике с Хомяковым и др. идеологами славянофильства (*Взгляд на русскую литературу 1846 года*, *Письмо к Гоголю* (1847) и др. работы). Б. считал высоконравственной деятельность, направленную на защиту интересов угнетенных масс и посвященную делу их освобождения. В отзыве на роман Достоевского *Бедные люди* он писал: *Честь и слава молодому поэту, муза которого любит людей на чердаках и в подвалах и говорит о них обитателям раззолоченных палат: *Ведь это тоже люди, ваши братья!* Б. одним из первых начал осмысление темы *личность и история*, *личность и общество*, и эта тема особенно обстоятельно и остро разрабатывалась рус. мыслью. Разработку этой темы с различных теоретических позиций продолжили мн. отечественные мыслители. Влияние Б. на развитие рус. философской и общественной мысли подчеркивали Чернышевский, Достоевский, Плеханов, Бердяев, Розанов, Ленин, Шпет, Зеньковский и др.... смотреть

БЕЛИНСКИЙ ВИССАРИОН ГРИГОРЬЕВИЧ

(1811—1848) — рус. революц. демократ, философ-материалист, литературный критик. Материализм у Б. сочетался с воинств. атеизмом. «В словах бог и религия, — писал он А. И. Герцену в 1845, вижу тьму, мрак, цепи и кнут...» (Поли. собр. соч. М-, 1956, т. 12, с. 250). Знаменитое «Письмо к Гоголю» В. И. Ленин назвал «одним из лучших произведений бесцензурной демократической печати, сохранивших громадное, живое значение и по сию пору» (т. 25, с. 94). Это выдающийся документ рус. атеизма. Спасение России, по мнению Б., «не в мистицизме, не в аскетизме, не в пиэтиз-ме, а в успехах цивилизации, просвещения, гуманности. ЕЙ нужны не проповеди (довольно она слышала их!), не молитвы (довольно она твердила их!), а пробуждение в народе чувства человеческого достоинства... права и законы, сообразные не с учением церкви, а с здравым смыслом и справедливостью, и строгое, по возможности, их выполнение» (Полн. собр. соч., т. 10, с. 213).... смотреть

БЕЛИНСКИЙ ВИССАРИОН ГРИГОРЬЕВИЧ

[30.5(11.6).1811, Свеаборг, ныне Суомен-линна, Финляндия, — 26.5(7.6).1848, Петербург], лит. критик, публицист, философ. С 1829 студент словесного отделения Моск. ун-та. Вызвал недовольство университетского начальства антикрепост-нич. драмой «Дмитрий Калинин» и был исключён из ун-та (1832) за несдачу (по болезни) переводных экзаменов. С 1833 печатался в журн. «Телескоп» и в приложении к нему «Молва», в «Московском наблюдателе». Переехав в Петербург, стал ведущим критиком журналов «Отеч. записки» (1839—46) и «Современник» (с 1847). Преподавал словесность в уездном уч-ще (1828, учась в ст. классах пензенской гимназии), в Межевом ин-те (в 1838), давал частные уроки. Составил учебник рус. грамматики («Основания рус. грамматики для первоначального обучения, составленные Виссарионом Белинским», 1837), задумал руководство по изучению отечественной словесности. В многочисл. статьях и рецензиях дал развёрнутое изложение своих пед. и психол. воззрений, эволюция к-рых отразила сложный путь развития Б.: от объективного идеализма в 30-е гг., когда он находился под влиянием И. Фихте и особенно Г. Гегеля, к утопическому социализму и с сер. 40-х гг. (под влиянием Л. Фейербаха) — к материализму. Вместе с тем пед. взгляды Б. отличались определённым единством в связи с характерным для него на всех этапах развития (за исключением периода «примирения с действительностью» в 18371840) страстным утверждением жизни как «действования», истории — как непрерывного процесса прогрессивного развития общества и человека — как активного двигателя этого процесса, в к-ром ему принадлежит творч. роль. В центре пед. размышлений Б. — категория личности. Личность, по Б., — индивидуальное целостное единство всех психич. свойств человека, определяемое сферой его непосредств. жизненных идеалов и ценностей и создающееся в процессе взаимодействия двух осн. факторов: природы (к-рую в период увлечения нем. идеализмом Б. понимал как форму проявления божеств, идеи) и общества, действующего на человека прежде всего через сферу воспитания. Воспитание не всесильно: Б. резко выступал против теорий, утверждающих, что человек от природы есть «чистая доска» (Локк). Ребёнок, считал Б., — это «дерево в зерне», его нельзя заставить приносить «арбузы вместо орехов», и воспитание, не учитывающее природных задатков человека, ущербно. Но в развитии природных способностей и формировании духовного строя личности воспитанию принадлежит гл. роль; им решается «участь человека». Социально-ист. роль воспитания Б. преувеличивал, особенно в нач. период,. когда он отдал дань просветительским иллюзиям. Цель истинного воспитания — содействие формированию такой личности, «живоносным» началом к-рой служит «любовь к человечеству, понимаемому в его историческом значении». С эволюцией взглядов Б. этот программный образ теряет первонач. характер отвлечённого гуманистич. идеала и всё больше приобретает черты активного обществ. борца с социальной несправедливостью, способного любить человечество «по-маратовски». Воспитание такой личности требует целенаправленного развития в ней целого комплекса духовных, эмоциональных, волевых качеств и поэтому охватывает все сферы и виды воспитания. Считая, напр., что человечество вне национальностей — лишь логич. абстракция, Б. подчёркивал важность развития в человеке чувства нац. достоинства и любви к родине, заставляющего «пламенно желать видеть в ней осуществление идеала человечества и по мере сил своих споспешествовать этому». Личность, способная к восприятию высших духовных идеалов, отвечающих назначению человека, не может выработаться и без усвоения привычки видеть цель и смысл своего существования вне себя, ограничивать свой эгоизм во имя любви к другим. Поэтому главенствующее значение приобретает нравств. воспитание, к-рое, неуклонно расширяя сферу нравств. отношения к миру (от родных и ближайшего окружения до народа и человечества в целом), должно превратить следование честным принципам во «вторую природу» человека, выработать в нём способность делать добро, любить других, быть честным и мужественным в служении истине, участливым к страданию, трудолюбивым, скромным по естеств. и бескорыстной потребности души, а не по умозрительному понятию о долге или по расчёту. Именно воспитание непосредственных нравств. чувств создаёт подлинную глубину личности, ибо без живого и сильного чувства не бывает убеждения, способного мобилизовать волю на решительный поступок, а только в реальном действии проявляется подлинный нравств. мир человека. Эффективность такого воспитания зависит от того, насколько оно учитывает как общие психол. законы формирования эмоциональной сферы человека, так и возрастные особенности психики. Непосредств. доброе чувство нельзя воспитать насилием и приказом, отсюда принципиальная важность атмосферы доверия и любви в отношениях между воспитанником и воспитателем — ив семье, где на основе родственной биол. связи между родителями и детьми должна возникнуть духовная общность (родители видят в ребёнке «будущего человека», к к-рому они уважительны, требовательны, но и очень сердечны), и в системе обществ. образования. У ребёнка мл. возраста нужно вырабатывать нравств. привычки и навыки поведения, а не растить болтуна-резонёра, образ к-рого более всего ненавистен Б. Формирование нравств. понятий — дело более позднего возраста (примерно с 14 лет), но и тогда важны не только наставления; главное — убеждающий пример (поведение воспитателя, биографии великих людей). Вполне достаточными средствами наказания Б. считал суровый взгляд, лишение общения, прогулки, временную холодность. Утверждая образ естественного, резвого, здорового ребёнка, Б. не отделял нравств. воспитания от физического. Одним из «первейших элементов человечности» Б. считал «чувство изящного», придавая большое значение эстетич. воспитанию и образованию ребёнка, равно как и выработке располагающего внеш. облика (опрятность, красота, манеры), соответствующего высокому предназначению человека. Осуществление человеком творч. миссии невозможно без развития у него истинного взгляда на мир и окружающую действительность, требующую к себе критич. отношения. Этому способствует умственное воспитание и образование ребёнка в процессе обучения. Гл. роль принадлежит здесь постепенному усвоению наук, к-рые развивают навыки самостоят. мышления, формируют общие представления о природе и человеке. Предпочтение Б. отдавал знаниям, связанным с реальной жизнью общества и способным содействовать её улучшению. В этой связи Б. настойчиво пропагандировал изучение лит-ры, прежде всего отечественной (И. А. Крылов, А. С. Грибоедов, А. С. Пушкин, М. Ю. Лермонтов, Н. В. Гоголь), дающей правдивую картину рос. действительности, и истории, в преподавании к-рой самое важное не хронология и факты, а понимание смысла ист. развития человечества. Б. указывал и на важность изучения языка, неразрывную связь языка и мышления. В последние годы жизни Б. особенно подчёркивал значение естественных наук как средства воспитания материалистического взгляда на мир, освобождения человека от религиозных иллюзий. Учить детей, считал Б., нужно с 6 лет, следуя принципам систематич. и научно обоснованного, а не случайного («путём игр и забав») обучения. Процесс обучения должен учитывать возрастные и индивидуальные особенности ученика. В мл. шк. возрасте, когда преобладает конкретно-образное мышление, более продуктивны методы, осн. на индуктивном пути познания и наглядности, значение к-рой велико и позднее, когда формируется абстрактное мышление. Большое внимание Б. уделял уч. лит-ре, считая, что учебник должен иметь ясную пед. цель, соответствовать уровню совр. науки и должен быть написан хорошим лит. языком. Один из гл. образоват. факторов Б. видел в дет. чтении, отводя особую роль дет. лит-ре: «Книги, которые пишутся собственно для детей, должны входить в план воспитания как одна из важнейших его сторон». Посвятив проблемам лит-ры для детей и юношества ок. 200 статей и рецензий, Б. заложил основы науч. теории и критики дет. лит-ры, впервые обосновал положение о единстве пед. и эстетич. критериев в подходе к дет. книге. Он требовал от дет. писателей «не искажать действительности ни клеветами на неё, ни украшениями от себя», а показывать правдиво, «во всём её очаровании и во всей её неуловимой суровости, чтобы сердце детей, научась её любить, привыкало бы в борьбе с её случайностями находить опору в самом себе». Выступая против ограничений дет. лит-ры в содержании, Б. подчёркивал вместе с тем, что избирал «предметы те же, что и для взрослых», писатель должен их «излагать сообразно с детским понятием». Подлинно образцовыми детскими отеч. книгами Б. считал сказки Пушкина, дедушки Иринея (В. Ф. Одоевского), басни Крылова, сборники нар. сказок, пословицы и поговорки. Пронизанная идеей всестороннего развития, направление к-рому задавалось демокр. идеалом личности, пед. теория Б. была прямым отрицанием господствовавшей в России сословной системы образования и воспитания. Он резко выступал против ханжества «светского» воспитания, формирующего человека, для к-poro главное «казаться», а не «быть», равно как и против любых школ конформистского воспитания, критика к-рых была составной частью его публицистич. деятельности. Соч.: Поли, собр. соч., т. 1 — 13, М. — Л., 1953—59; Собр. соч., т. 1—9. М., 1976—82; Избр. пед. соч., М. — Л1948; то же, вступ. ст. М. Ф. Шабаевой, М., 1982; Белинский В. Г., Чернышевский Н. Г., Добролюбовы. А., О дет. лит-ре, М. Лит.: Теп л он Б. М., Психол. взгляды В. Г. Белинского, СП, 1948, № 5; II о з-нанский Н. Ф., В. Г. Белинский о воспитании, М., 1949; Монжале Е. С., Пед. идеи В. Г. Белинского, Л., 1955; Петрова Е. Н., В. Г. Белинский о преподавании рус. яз. в школе, М., 1961; Смирнов В. 3., Крупнейший рус. педагог 1-й пол. XIX в., СП, 1961, МЬ 6, с. 32—43; Г о-з у и Л. А., Эстетич. кодекс Белинского, ВМУ, сер. 9. Филология, 1981, № 4, с. 10 — 16.... смотреть

БЕЛИНСКИЙ ВИССАРИОН ГРИГОРЬЕВИЧ

выступил впервые как литературный критик в начале 30-х годов с обзором русской литературы послепетровского времени, статьей о Гоголе и философской статьей "Опыт системы нравственной философии". В этих первых его работах отразилось влияние известного кружка Станкевича, сыгравшего крупную роль в развитии русской мысли 30 40-х годов. В разные периоды к этому кружку, кроме Станкевича и Белинского, принадлежали Константин Аксаков, Боткин, Бакунин, Грановский и другие литературные и общественные деятели 40-х годов. Мировоззрением, объединившим вначале членов кружка, была философия Шеллинга. Эстетические идеи Шеллинга признание искусства высшей самодовлеющей ценностью определили собой ту чисто эстетическую точку зрения, с которой Белинский рассматривал в этот период явления литературы. В то же время Бакунин, с которым Белинский сошелся особенно близко, ввел его в круг идей философии Фихте, полагавшей главное назначение человека в стремлении преобразовать действительность согласно нравственному идеалу. В дальнейшей эволюции своих взглядов Белинский пережил сильное увлечение философией Гегеля, которую он воспринял как учение о разумности всего существующего. Белинский формулировал это новое свое мировоззрение в большой статье о Гамлете, появившейся в журнале "Московский Наблюдатель" в 1839 г. Под влиянием этой философии он порвал с политическим радикализмом прежних лет и в своем преклонении перед действительностью дошел до оправдания самодержавия и крепостного права. Это повело к разрыву его с Бакуниным и к жесточайшей полемике с Герценом. Очень скоро Белинский сам почувствовал противоречие между своей утешительной теорией разумности всего существующего и той, как он выразился, "гнусной" действительностью, которая его окружала. Наступила полоса тяжелого душевного кризиса. Он вышел из него в 1841 1842 г.г., отказавшись от своих гегельянских увлечений, а вместе с тем и от чисто эстетической точки зрения на литературу, и пришел к "социальности", с точки зрения которой он стал отныне оценивать все литературные и общественные явления русской жизни. С 1841 г. Белинский начинает помещать в "Отечественных Записках" ежегодные обозрения русской литературы (до 1848 г.). В этих статьях он дал исчерпывающую оценку предшественникам Пушкина Державину, Жуковскому и Батюшкову и указал на преемственную связь их с литературой последующего времени. В этих же статьях им были высказаны основные идеи задуманной им в то время истории русской литературы, над которой он урывками работал. Познакомившись с учением Сен-Симона, Белинский воспринял идеи социализма, который, как он писал в 1842 г., стал для него всем, поглотил "и историю, и религию, и философию". Как признанный вождь сложившегося в то время западничества, Белинский вел полемику со славянофилами, с которыми он боролся как с представителями романтизма в литературе и общественности. Романтическому направлению славянофилов он противопоставлял реальную или натуральную школу, проповедником и истолкователем которой он был в последние годы своей жизни. К этому времени принадлежит целый ряд замечательных его статей об Аполлоне Майкове, Баратынском, Державине, и, наконец, самые значительные из его работ статьи о Пушкине, в которых он дал очень ценный социально-исторический анализ творчества Пушкина. Эти статьи, вместе с более ранними статьями о Гоголе и Лермонтове, подводили итоги закончившемуся периоду русской литературы. В своей последней статье "Взгляд на русскую литературу 1843 г." Белинский отметил выдающийся талант начинавшего Гончарова и разобрал целый ряд произведений Герцена, Тургенева, Григоровича, Достоевского, приветствуя в их лице представителей реалистической школы в русской художественной литературе. /Т. 20/... смотреть

БЕЛИНСКИЙ ВИССАРИОН ГРИГОРЬЕВИЧ

БЕЛ́́ИНСКИЙ Виссарион Григорьевич (1811—48), рус. лит. критик, революц. демократ. Дет. годы провел в Чембаре (ныне г. Белинский, в 16 км от Тархан). Уч... смотреть

БЕЛИНСКИЙ ВИССАРИОН ГРИГОРЬЕВИЧ

БЕЛИНСКИЙ Виссарион Григорьевич (1811-1848) -рус. литературный критик, публицист, философ. В 1829—1832 учился в Московском ун-те, откуда под надума... смотреть

БЕЛИНСКИЙ ВИССАРИОН ГРИГОРЬЕВИЧ

Белинский, Виссарион Григорьевич, знаменитый критик. Родился 1 июня 1811 г. в Свеаборге, где отец его был морским врачом. Детство свое Белинский провел в городе Чембаре, в 1820 г. поступил в уездное училище, а с 1825 г. учился в пензенской гимназии. Не кончив учения в гимназии, в 1828 г. он решил поступить в Московский университет; для осуществления этой мечты ему пришлось преодолеть много препятствий. Но все-таки в конце 1829 г., после многих затруднений, ему удалось стать студентом Московского университета. Нерадостные воспоминания остались у Белинского о детских годах. Мать его была типичной провинциальной кумушкой, а отец, человек не без дарований и кое-что обещавший, совершенно опустился под влиянием провинциальной жизни. Характеры отца и матери отразились и на сыне. Темперамент матери, резкость и прямота отца проявились уже в молодом Белинском; если прибавить к этому, что дедом его был священник, отец Никифор, по семейным преданиям праведник-аскет и подвижник, то мы увидим, что и религиозный экстаз подвижника-деда впоследствии в новых формах и с новой силой воскрес в прямодушном вечном подвижнике, вечном искателе, Белинском. Любовь к родной литературе развилась в Белинском с самых юных лет. Он сам описывает, как он перечитывал без разбора все, что печаталось тогда в журналах, альманахах и собраниях сочинений. Еще будучи учеником уездного училища, он 'в огромные кипы тетрадей' списывал стихотворения и классиков русской литературы: Державина , Карамзина , Крылова и знаменитостей того времени: Станевича , Невзорова и др. То же самое продолжалось в период его пензенской гимназической жизни, когда особое впечатление произвели на него сочинения князя Одоевского и когда от преклонения перед Державиным и Жуковским он перешел к восторженному преклонению перед Пушкиным . Юноша сам пробовал писать, сочинять баллады, рассказы и считал себя, по его словам, 'опасным соперником Жуковского'. Одно из таких стихотворений 'Русская Быль' (написанное уже в эпоху студенчества, в 1831 г.) дошло до нас, так как было тогда же напечатано.Но к этому времени Белинский уже отказался от поэтического творчества; он решил, что оно не для него, и в конце 1830 г. перешел к другой отрасли искусства: он стал писать в прозе драму 'Дмитрий Калинин'. На трагедию эту Белинский возлагал большие надежды. Он не только был под обаянием 'лестной сладостной мечты о приобретении известности', но надеялся также и 'разжиться казною'. В это время Белинский был казенно-коштным студентом, но с ненавистью относился к этому 'казенному кошту'. В конце 30-го года, когда в Москве свирепствовала холера, в университете был карантин, и студенты были заперты в нем в течение трех осенних месяцев. Этим временем невольного отдыха Белинский воспользовался для того, чтобы закончить трагедию, и прочел ее в литературном студенческом кружке с большим успехом, а затем представил в университетскую цензуру для напечатания. О последующем сам Белинский так рассказывал в письме к своему отцу: 'Прихожу через неделю в цензурный комитет и узнаю, что мое сочинение цензуровал Л.А. Цветаев, заслуженный профессор, статский советник и кавалер... Не буду много распространяться, скажу только, что мое сочинение признано было безнравственным, бесчестящим университет, и о нем составили журнал. Но после дело это было уничтожено, и ректор сказал мне, что обо мне ежемесячно будут даваться особые донесения'. Товарищи Белинского в своих воспоминаниях рассказывают подробнее, что профессора-цензоры обрушились на Белинского, пригрозили ему ссылкой в Сибирь, каторгой или солдатчиной; это так потрясло Белинского, что он в тот же день слег в больницу. Сперва это дело кончилось для Белинского сравнительно благополучно: 'Начальство обо мне забыло и думать, - писал Белинский родителям в мае 1831 г., но тут же он прибавлял: - правда, при первом случае начальство не умедлит напомнить мне, что знает меня'. И действительно, полтора года спустя Белинский был исключен из университета (в сентябре 32 г.) под предлогом 'слабого здоровья и ограниченности способностей'. Несомненно, что действительным предлогом было 'дурное направление' Белинского, выразившееся в этой его юношеской трагедии 'Дмитрий Калинин'. Трагедия эта направлена против крепостного права. Герой этой драмы, Дмитрий Калинин, выражает одну из центральных мыслей ее в горячем монологе: 'Кто дал гибельное право одним людям порабощать своей властью волю других подобных им существ, отнимать у них священное сокровище - свободу? Кто позволил им ругаться правами природы и человечества? Господин может для потехи или для рассеяния содрать шкуру со своего раба; может продать его, как скота, и выменять на собаку, на лошадь, на корову, разлучить его на всю жизнь с отцом, с матерью, с сестрами, с братьями, и со всем, что для него мило и драгоценно. Милосердный Боже, отец человеков, ответствуй мне: Твоя ли премудрая рука произвела на свет этих змиев, этих крокодилов, этих тигров, питающихся костями и мясом своих ближних и пьющих, как воду, их кровь и слезы'. Целый ряд подобных тирад, направленных против крепостничества, делали эту трагедию разумеется совершенно нецензурною для того времени; но еще более, быть может, нецензурным была другая сторона драмы - обвинение в крепостничестве не человека, а Бога, ряд монологов, направленных не против тиранства господ, а против тиранства Божественной Воли. Герой драмы, Дмитрий Калинин, сын дворовых людей, с детства воспитывался в семье своего помещика-владельца, Лесинского, и полюбил дочь своего приемного отца Софию. Не думая о 'пустых обрядах', они отдались друг другу. И в то время, как Дмитрий собирался во всем признаться и повиниться своему приемному отцу, - отцу Софьи, - он получает известие, что его приемный отец умер, и что ненавидящая Дмитрия семья Лесинских приказывает ему вернуться в деревню и быть лакеем при свадьбе Софьи, которая будто бы выходит замуж за князя. Дмитрий появляется на балу у Лесинских, происходит ссора, и он убивает одного из братьев Софьи, жестокого и злого рабовладельца. Потом, по просьбе Софьи, он убивает ее и перед тем, как убить себя, случайно узнает, что он, Дмитрий, побочный сын Лесинского и таким образом брат Софьи. И вот Дмитрий Калинин, кровосмеситель, братоубийца, проклинает память своего отца, проклинает весь мир и закалывается. Эта юношеская драма Белинского переполнена трескучими монологами, драматическими эффектами и вообще является вполне незрелым, почти детским произведением; но тем не менее ее следует признать произведением чрезвычайной важности для характеристики всего Белинского и его дальнейшего мировоззрения. Сущность драмы не столько в постановке вопроса социального, сколько этического, философского и религиозного: мало того, что люди тираны, кровопийцы, рабовладельцы; не таким ли является и Бог, который позволяет свершиться тому, что свершилось с Дмитрием Калининым? И Дмитрий Калинин готов проклясть за это Бога: 'Ты Существо Всевышнее, - восклицает Дмитрий, - скажи мне, насытилось ли Ты моими страданиями, натешилось ли моими муками, навеселилось ли моими воплями, упилось ли моими кровавыми слезами?.. Кто сделал меня преступником? Может ли слабый смертный избежать определенной ему участи? А кем определяется эта участь? О, я понимаю эту загадку!..' И Калинин решает, что 'Бог наш отдал нашу несчастную землю на откуп дьяволу'. С этим сталкивается точка зрения добродетельного резонера драмы, друга Дмитрия - Сурского, который отстаивает веру в благость Промысла, веру в гармоничность мира и жизни. Таким образом в юношеском произведении Белинского были предвосхищены все три основные позднейшие взгляда его на мир, на жизнь и на человека. А, именно, до конца 30-х годов Белинский все ревностнее и горячее отстаивал в своей литературной деятельности эту точку зрения добродетельного резонера Сурского, оправдывая Бога и признавая разумным все существующее. В самом начале 40-х годов Белинский потерял эту свою веру и стал повторять в своих произведениях то, что некогда вложил в уста Дмитрия Калинина. И, наконец, во второй половине 40-х годов, придя к новой вере в нового Бога, - к вере в социальность, - в новые формы общественного устройства, Белинский только развивал те социальные мотивы, которые впервые прозвучали в его юношеской драме. И таким образом Дмитрий Калинин совершенно неожиданно для Белинского заключил в себе в зачаточном виде все дальнейшее развитие мировоззрения великого критика. К литературной работе Белинский приступил вскоре после своего исключения из университета. Ему удалось пристроиться в журналы Надеждина 'Телескоп' и 'Молву'. С 1833 г. он стал помещать там свои переводы с французского, а затем, вероятно, и небольшие рецензии. Осенью 1834 г. он в течение нескольких месяцев печатал в 'Молве' свою первую дебютную критическую статью 'Литературные мечтания', и с этих пор стал главным критиком журналов Надеждина, в которых в течение 1835 и 1836 годов поместил ряд рецензий и несколько больших статей. Из последних особенно выдаются, кроме 'Литературных Мечтаний', статьи: 'О русской повести и повестях г. Гоголя', 'Ничто о ничем', 'О критике и литературных мнениях 'Московского Наблюдателя' и 'Опыт системы нравственной философии'. В статьях этих проявлялось отчасти влияние Надеждина, но в еще большей степени они были проявлением того мировоззрения, которое вырабатывалось в дружеском кружке Станкевича , одним из деятельных членов которого был Белинский. Кружок Станкевича в начале 30-х годов был просто дружеский кружок молодежи (в него входили: Станкевич, Константин Аксаков , Клюшников , Ефремов, Белинский, позднее Боткин , Бакунин и др.); кружок этот совокупными силами вырабатывал себе 'мировоззрение', сущность которого была заранее предопределена преемственными влияниями. Станкевич был ближайшим учеником профессора Павлова , который, в свою очередь, был в 20-х годах одним из виднейших представителей русских шеллингианцев и натурфилософов; 'Шеллингианство' и было тем мировоззрением, которое с 1833 по 1836-й г. объединяло собою друзей кружка Станкевича. И уже в 'Литературных Мечтаниях' мировоззрение это проявилось с достаточной полнотой и силой. Вот эти шеллингианские воззрения Белинского. Главное в мире и жизни - искусство; оно является 'выражением великой идеи вселенной', подобно тому как сама вселенная является только выражением 'единой вечной идеи, проявляющейся в бесчисленных формах'. Проявление этой идеи - борьба между добром и злом, светом и мраком; отражение этой идеи - цель искусства. 'Изображать, воспроизводить в слове, в звуке, в чертах и красках идею всеобщей жизни природы - вот единая вечная тема искусства. Поэтическое одушевление есть отблеск творящей силы природы'. Эта творящая сила всеобъемлюща, беспристрастна, объективна, - таким же должно быть и искусство: оно не должно иметь цели вне себя. Но в то же время искусство, как отблеск творящей силы в человеке, должно быть пронизано горячим чувством и пламенным субъективным сочувствием. Это соединение субъективизма с объективизмом является только другим выражением той заимствованной у Канта шеллингианской мысли, что 'творчество бесцельно с целью': поэзия не имеет цели вне себя, и в этом ее объективизм, но в то же время она должна быть 'целесоразмерна', и в этом ее субъективизм. Прекрасное уж тем самым, что оно прекрасно, является и нравственным, и разумным; 'эстетическое чувство есть основа добра, основа нравственности'. Эти эстетические теории Белинского являются только одной стороной его шеллингианства; второй стороной являются его социологические положения. Романтики 30-х годов с особым вниманием останавливались на определении понятия 'народ', народность и решали этот вопрос в том смысле, что 'народности суть индивидуальности человечества'. Чем самобытнее народ, тем ценнее его вклад 'в общую сокровищницу успехов человечества'. Вот почему реформы Петра Великого могли только 'вогнать клин между народом и обществом'. Русская изящная словесность стала отражением именно этого общества, а потому она и не является подлинной литературой, которая всегда глубоко народна. 'У нас нет литературы' - это основная тема всех 'Литературных Мечтаний' Белинского. Подробно обозревая всю русскую изящную словесность послепетровского времени, Белинский находит только четырех подлинных выразителей народного духа: Державина, Крылова, Грибоедова и Пушкина. Но это не мешает критику закончить свою элегию в прозе восторженным пророчеством о том, что у нас еще наступит истинная эпоха искусства, что у нас еще будет литература, достойная великого народа. Исходя из этих эстетических оснований, Белинский производил и историко-литературные и критические оценки и старым, и современным ему писателям. Большую статью он посвятил Гоголю ('О русской повести и повестях г. Гоголя', 1835), впервые поставив этого писателя на надлежащую высоту; он первый вскрыл сущность гоголевского творчества - 'комическое одушевление, всегда побеждаемое глубоким чувством грусти и уныния'. Основные свои мысли о свободном творчестве, о внешней бесцельности искусства, о бессознательной народности художника - все эти мысли Белинский приложил к произведениям Гоголя, как теорию к фактам. Попутно он охарактеризовал целый ряд романистов: Марлинского , Одоевского, Погодина , Полевого , Павлова. В том же году Белинский написал статью о стихотворениях Кольцова , впервые обратив внимание на этого начинавшего тогда поэта. В следующем году он поместил в 'Телескопе' замечательную статью 'Ничто о ничем'. Это был обзор русской литературы 1835 г., основанный на тех же эстетических основаниях, как и предыдущие статьи Белинского. Попутно Белинскому пришлось выдержать много полемических стычек, из которых он почти всегда выходил победителем. Одной из замечательнейших статей в этом роде является статья 'О критике и литературных мнениях 'Московского Наблюдателя' (1836), направленная против Шевырева , с которым Белинскому так много впоследствии приходилось сражаться. Наконец, последней статьей Белинского в 'Телескопе' 1836 г. была его статья о книжке Дроздова 'Опыт системы нравственной философии'; но в этой статье Белинский уже отошел от шеллингианства, придя к фихтеанству вместе со всем кружком Станкевича. В шеллингианстве Белинский и его друзья нашли ответ на свои эстетические запросы; знакомство с философией Фихте принудило их обратить главное внимание на вопросы этические и теоретико-познавательные. Главным неофитом фихтеанства был в то время член кружка Станкевича - Бакунин, который и вводил Белинского в эту новую для него область. Философское учение Фихте было очень русифицировано Бакуниным и его друзьями. Была введена масса новых терминов, а старые термины получили новое, совершенно своеобразное, значение. Все человечество было разделено на рубрики, на слои: внизу стояла толпа, обладающая низменной 'нравственной точкой зрения'; несколько выше было состояние 'прекраснодушия', переходное к третьему, высшему состоянию - 'благодати' немногих избранных. Весь внешний мир считался 'призрачным', а действительным считалась только 'жизнь в духе', - высшие переживания этические и эстетические. Белинский одно время старался убедить себя в истинности этой новой веры и был просто подавлен авторитетом Бакунина; он убедил себя, что окружающий его мир есть 'призрачность', и что истинная действительность заключена только в узком кружке избранных людей, к которым Белинский не всегда даже смел себя причислять. Часть этих взглядов высказана уже Белинским в статье его по поводу книжки Дроздова 'Опыт системы нравственной философии'. 'Только тот поступок нравственен, - говорит в этой статье Белинский, - который совершен не по каким-либо сторонним побуждениям, а исключительно по сознательной оценке нравственности этого поступка; можно делать добро случайно или повинуясь авторитету, но такие поступки вовсе не будут нравственно добрыми'. Отсюда объясняется отрицательное отношение Белинского, вслед за Бакуниным, к массе людей бессознательно добрых и бессознательно злых; к таким людям они применяли термин 'добрый малый', который считался крайне обидным для русских философских романтиков периода фихтеанства. Опять-таки под влиянием Фихте, а также и вообще немецкой идеалистической философии написаны Белинским последние восторженные страницы этой статьи, содержащие в себе пылкую проповедь целесообразности всего существующего; мысль эта, высказанная еще в 'Литературных мечтаниях', была теперь горячим порывом вполне согласно с духом учения Фихте, и выражала собой те самые мысли, которые когда-то юный Белинский высказывал еще в своей юношеской драме устами Сурского. Интересно отметить, однако, что в эту эпоху своего фихтеанства Белинский держался радикальных социально-политических воззрений; по собственному признанию Белинского, он понял фихтеанство в радикальном политическом значении. Но именно в этой области прежде всего и произошел духовный перелом в Белинском. Как это случилось, пока недостаточно выяснено, так как после статьи о книжке Дроздова Белинский вынужден был на полтора года прервать свою журнальную деятельность. Осенью 1836 г. в 'Телескопе' было помещено знаменитое 'философическое' письмо Чаадаева , за помещение которого журнал был разгромлен, Надеждин сослан, и сам Белинский подвергнут обыску при своем возвращении в Москву из деревни Бакуниных, где он гостил осенью 1836 г. Писем Белинского той эпохи тоже не осталось, а потому этот полуторагодовой период до весны 1838 г. остается до сих пор наименее выясненным в биографии Белинского; известно только, что к середине 1837 г. Белинский совершенно отказался от своего былого политического радикализма и этим начал вообще свое отторжение от фихтеанства. Вскоре из области политической Белинский перенес свое отрицание и в область фихтеанской теории познания; в душе его назревал протест против этой совершенно несвойственной ему 'фихтеанской отвлеченности'. Последним толчком было знакомство его осенью 1837 г. с философией Гегеля, в которую его ввел также Бакунин. 'Новый мир нам отрылся. Это было освобождение, - вспоминал впоследствии Белинский про осень 1837 г. - Слово 'действительность' сделалось для меня равнозначительно слову Бог'. Это было разрывом с субъективно-идеалистической философией Фихте; гегельянство же было понято Белинским в смысле философского реализма. Прежде Белинский говорил о призрачности внешнего и действительности внутреннего идеального мира; теперь Белинский признал 'действительным' весь окружающий его мир, признал внутреннюю разумность не только внутреннего, но и всего это внешнего мира. Так пришел Белинский к знаменитой теории разумной деятельности, увидев в ней реалистический оплот против былых своих идеалистических отвлеченностей. С весны 1838 г. Белинскому удалось вернуться к журнальной работе. Группа его друзей, с Бакуниным во главе, стала издавать журнал 'Московский Наблюдатель'. Белинскому пришлось играть в нем главную роль не только литературного критика, но и редактора. Журнал продолжался до середины 1839 г., и Белинский поместил в нем целый ряд статей, характерных для эпохи его гегельянства. Самой главной является огромная статья о Гамлете, содержащая в себе и разбор этой драмы, и рассказ об игре в ней знаменитого Мочалова . Значение этой статьи заключается в яркой формулировке того мировоззрения, которое теперь на несколько лет крепко утвердилось в душе Белинского. Это мировоззрение - примирение с действительностью - не надо понимать в том узком смысле, в каком оно иногда понимается: тут главное - не в примирении с русской действительностью, не с действительностью даже вообще, тут главное в принятии мира в его целом, в признании высшей объективной разумности мира, в продолжении той проповеди, которую Белинский вел еще в 'Литературных мечтаниях' (в эпоху шеллингианства) и в статье о книжке Дроздова (в эпоху фихтеанства); теперь та же самая основная мысль строится им на новых и более крепких основаниях (гегельянства). В вдохновенном и пылком проповедовании этой веры в принятие мира - главное значение статьи Белинского о 'Гамлете'; и в этом вообще все значение его статей гегельянской эпохи (1838 - 40); независимо от этого, в статье о 'Гамлете' мы имеем блестящий анализ этой трагедии, а также и игры Мочалова, которую Белинский обессмертил этой своей статьей. Кроме статьи о 'Гамлете', Белинский поместил в 'Московском Наблюдателе' целый ряд рецензий, статьи о сочинениях Греча , о романах Лажечникова и теоретическую статью 'О критике'. Там же была помещена и написанная Белинским, вероятно, в 1837 - 38 годах драма 'Пятидесятилетний дядюшка', которая даже была поставлена в начале 1839 г. на московской сцене; эта вполне слабая вещь была последней данью Белинского попыткам художественного творчества. Она была напечатана в 'Московском Наблюдателе' незадолго до его подписчиков, и Белинскому снова пришлось искать себе журнальной работы. Вообще все это время с конца 1836 г. Белинский очень бедствовал. Неудачная любовь его к Александре Бакуниной (сестре Михаила) в связи с тяжелым положением денежных дел привела Белинского к тому, что еще зимою 1836 г. он чувствовал себя совершенно опустившимся и, чтобы заглушить тяжелые чувства, 'предавался чувственности'. Такая жизнь довела его до болезни, и весною 1837 г. ему пришлось ехать лечиться на Кавказ на средства друзей. В то же самое время Белинский составил и издал книгу: 'Основание русской грамматики', надеясь поправить ею свои денежные обстоятельства; но он еще более ухудшил их, потому что изданная в долг грамматика почти совсем не расходилась. В 1838 - 39 годах, во время сотрудничества в 'Московском Наблюдателе', Белинский тоже постоянно нуждался, а по прекращении этого журнала остался совершенно в безвыходном денежном положении. Ему пришлось поэтому в конце 1839 г. решиться на переезд из Москвы в Петербург, где предстояла работа в 'Отечественных Записках', журнале Краевского , в руки которого этот журнал незадолго до того перешел. Начался петербургский период в жизни Белинского и сотрудничество его в 'Отечественных Записках', продолжавшееся до начала 1846 г. Это время было расцветом критической деятельности Белинского, а также и расцветом 'Отечественных Записок'; в них Белинский поместил громадное число статей, составивших ему в то время крупное литературное имя. Белинский переехал в Петербург непримиримым гегельянцем, хотя еще в Москве начались у него споры со многими товарищами, которые были не согласны с тем односторонним пониманием гегельянства, которое проповедовал Белинский. На этой почве он разошелся с Бакуниным, а также выдержал жестокий спор с Герценом , только что возвращавшимся тогда из пятилетней ссылки. Далекий от былого радикализма, Белинский перешел теперь к преклонению перед всем существующим на том основании, что 'все действительное разумно'. Герцен в 'Былом и Думах' описывает, как на этой почве произошел резкий спор в конце 1839 г. между ним и Белинским. 'Знаете ли, что с вашей точки зрения, - сказал ему Герцен, думая поразить его своим революционным ультиматумом, - вы можете доказать, что самодержавие, под которым мы живем, разумно?'. 'Без всякого сомнения', - отвечал Белинский и прочел Герцену 'Бородинскую годовщину' Жуковского (Герцен ошибочно называет 'Бородинскую годовщину' Пушкина). Резкий спор возник между ними на этой почве, и Белинский, уехав в Петербург, в первых же номерах 'Отечественных Записок' разразился большими статьями, явно направленными и против Герцена, и вообще против его точки зрения. Этими статьями являются, не считая вводной заметки о 'Бородинской годовщине' Жуковского, две большие статьи: первая - о книге Глинки : 'Очерки Бородинского сражения' и вторая - обширная статья о Менцеле. Если прибавить к этим статьям еще большую статью о 'Горе от ума', то этим будут перечислены все большие дебютные статьи Белинского в 'Отечественных Записках', а также и все статьи, в которых проявилось крайнее и нетерпимое гегельянство Белинского. В статьях этих Белинский начинает с повторения былых своих шеллингианских взглядов (которые перешли и в гегельянство) на народ, как на индивидуальность человечества. Народ есть личность, и подобно тому, как личность человеческая есть в существе своем мистическая тайна, так и народ и общество есть тайна и откровение. Священнейшим явлением народной и общественной жизни является царь, как носитель самодержавной власти. 'Таинственное зерно, корень, сущность и жизненный пульс народной жизни выражается словом царь'. Но не только это явление общественной жизни таинственно и священно; священно и разумно все существующее; священно и разумно даже крепостное право, в котором Белинский видит 'самобытные формы русской жизни'. Одним словом, Белинский отожествил историческую необходимость с разумной действительностью, - отожествление, против которого особенно восставал сам Гегель. Кроме этой основной мысли, Белинский доказывает в своих статьях ряд побочных. В 'Очерках Бородинского сражения' он обращается к анализу понятий личности и общества, к попытке их примирения и синтеза. Так как на свете все разумно и все целесообразно само в себе, то страдание и гибель человеческой личности есть только ничтожный субъективный факт, входящий в общую мировую гармонию. От целого ряда подобных мыслей Белинский скоро отказался, но прочным выводом этой статьи осталось, во всяком случае, то положение, что общество есть не ограничение, а расширение человеческой личности. Мысль эта легла впоследствии в основу литературной деятельности Белинского 40-х годов, когда и социальность, и личность были для него одинаково дороги. В статье 'Менцель, критик Гёте' Белинский продолжает свою скрытую полемику с Герценом, продолжает отстаивать полную разумность всего существующего и свою веру в объективную целесообразность мира и жизни. На этой основе он ставит и разрешает вопрос об искусстве, продолжая в общем развитие своих прежних точек зрения. Резко восстает Белинский против двух одинаково ненавистных ему взглядов: против так называемой 'нравственной точки зрения на искусство' и против мысли, что 'искусство должно служить обществу'. Нравственная точка зрения на искусство, по мнению Белинского, ложна потому, что красота, истина и добро только разные стороны одной и той же сущности: 'Отделить вопрос о нравственности от вопроса об искусстве так же невозможно, как разложить огонь на свет, теплоту и силу горения'. И Белинский окончательно формулирует свои постоянные мысли в следующих словах: 'Что художественно, то уже и нравственно; что не художественно, то может быть не безнравственно, но не может быть нравственно. Вследствие этого вопрос о нравственности поэтического произведения должен быть вопросом вторым и вытекать из ответа на вопрос, действительно ли произведение художественно'. Эти старые мысли Белинского строятся им теперь на основе гегельянства и получают твердую точку опоры в понятии объективизма художественного творчества. Художественное произведение должно быть объективным, лишенным элемента случайности и разумно-необходимым; с внешней стороны прекрасное содержание должно вкладываться в прекрасные формы, причем форма - это красота, а содержание красоты - добро и истина. Никакие общественные тенденции не допустимы в истинно-художественном произведении. Этой точкой зрения объясняется и отношение Белинского к комедии Грибоедова 'Горе от ума'. Непримиримое отношение этой комедии к окружающей действительности не могло, конечно, не заставить Белинского отнестись к ней совершенно отрицательно, тем более, что статья об этой комедии написана Белинским в период наивысшего своего 'примирения с действительностью' и наиболее воинственного гегельянства. Разбирая комедию Грибоедова, Белинский стремился показать тенденциозность ее, отсутствие единой идеи в этом произведении, отсутствие цельности, а, следовательно, и нехудожественность этой комедии. Это произведение не художественное, ибо 'художественное произведение есть само по себе цель и вне себя не имеет цели', а Грибоедов - 'ясно имел внешнюю цель - осмеять современное общество, которое всегда правее и выше частного человека'. Вот почему Белинский направляет свои удары и на эту комедию вообще, и на фигуру Чацкого в частности. Чацкий, который борется за свою личность, для Белинского есть только 'комическая фигура', 'полуумный', 'мальчик на палочке верхом'. Есть основание предполагать, что Белинский, говоря о Чацком, метил в Бакунина, с которым в то время был уже в очень натянутых отношениях. 'Чацкие всегда будут смешны для меня, - восклицал Белинский в письме к Бакунину от начала 1840 г., - и я буду их делать смешными для многих, не заботясь, что мой приятель примет эти нападки за личность и оскорбится ими'. Белинский вскоре отказался от этих своих мыслей, но тем не менее ошибочное понимание им 'Горя от ума' одно время стало общепризнанным и попало даже в учебники словесности, хотя сам Белинский уже через несколько месяцев заговорил в совершенно ином тоне о 'Горе от ума', называя его 'благороднейшим созданием гениальнейшего человека'. Эта новая перемена во взглядах Белинского совершилась сразу, каким-то взрывом, в 1841 г. Уже приехав в Петербург в конце 1839 г., Белинский был в состоянии тяжелого душевного кризиса. В душе Белинского происходила тяжелая борьба. Он старался убеждать себя в истинности своей радостной гегельянской точки зрения и писал свои восторженные статьи в то самое время, когда стал видеть в окружающей его жизни уже не разумную действительность, а действительность 'гнусную', как он стал теперь называть ее. Одно время он стоял в ужасе перед открывавшейся перед ней истиной, а истина же эта состояла в том, что та разумность мира, в которую верил Белинский, вместе с кружком своих друзей, является мифом, сказкой, что для человека мир является объективно-бессмысленным или, по крайней мере, неосмысленным. Таким образом Белинский вернулся к той точке зрения героя своей юношеской драмы, Дмитрия Калинина, с которой он сражался так много лет. Помещая в 1839 - 40 годах ряд блестящих статей, защищающих 'разумную действительность', Белинский делал для себя последнюю попытку отстоять вообще объективную осмысленность мира. Но это ему не удалось; ему не удалось заглушить в себе тот скептический голос, который говорил ему о мучениях человеческой личности, хотя бы весь мир и был разумен. Вот отчего происходит то противоречие, которое имеется между статьями и письмами Белинского 1840 г. В статьях своих он восхваляет действительность, а в письмах говорит о полной потере своей веры в нее. 'Жизнь - ловушка, а мы мыши; иным удается сорвать приманку и выйти из западни, но большая часть гибнет в ней, а приманку разве понюхают; глупая комедия, черт возьми'... В середине 1840 г. Белинский получил известие о смерти Станкевича, и известие это было последней каплей, переполнившей чашу. Белинский поднял теперь знамя восстания против былой своей 'утешительной философии', против всяких абсолютных философских систем, против общего. 'Я не понимаю, - говорит Белинский в одном из писем 1840 г., - к чему все на свете и зачем: ведь все мы помрем и сгнием; для чего же любить, верить, надеяться, страдать, томиться, стремиться, страшиться; умирают люди, умирают народы, умрет и планета наша, Шекспир и Гегель будут ничто'... И такое настроение, такое мировоззрение абсолютного нигилизма глубоко захватило Белинского; все его письма 1840 - 41 годов говорят все об одном и том же. В статьях своих он не решался высказывать своего отчаяния, и, главным образом, потому, что всю эту свою мучительную 'рефлексию' Белинский считал только переходом к некоторому еще неизвестному ему 'высшему состоянию духа'. Потому и в статьях своих 1840 - 41 годов Белинский продолжал исключительно проповедовать то, во что теперь он уже не верил, но на что он надеялся верить в будущем. Во всяком случае, Белинский резко отказался от своей прежней точки зрения и от тех мыслей, которые он проводил в указанных выше статьях 1839 - 40 годов. Через год после статьи 'О Бородинской годовщине' и 'Очерков Бородинского сражения' Белинский, по его собственным словам, не мог вспомнить о них, 'не задыхаясь от негодования'. Понимая историческую необходимость всех социальных явлений, в том числе и самодержавия, и крепостного права, Белинский понял теперь, что одинаковое основание имеет и 'идея отрицания' - отрицания крепостного права, отрицания самодержавия. 'Наш китайско-византийский монархизм до Петра Великого - писал Белинский Боткину 11 декабря 1840 г., - имел свое значение, свою пользу, поэзию, словом, свою историческую законность; но из этого бедного и частного исторического момента сделать абсолютное право и применять его к нашему времени - фай! - неужели я говорю это?..' Так же отказался Белинский и от взглядов, высказанных им в статье о Менцеле. 'Художественная точка зрения довела меня до последней крайности, до нелепости' - писал Белинский тому же Боткину 30 декабря 1840 г. Белинский увидел ошибочность своего основного эстетического принципа, по которому нет прекрасных форм без прекрасного содержания, и наоборот: 'Глуп я был с моею художественностью, из-за которой не понимал, что такое содержание', - писал он Боткину еще годом позднее. И, таким образом, к 1841 - 42 г. Белинский уже всецело отказался от своих былых гегельянских увлечений и, продолжая сохранять гегельянство как форму, вкладывал в него теперь совершенно другое содержание. В 1842 г. Белинский окончательно пришел к 'социальности' и с этой точки зрения стал оценивать все литературные и общественные события, вплоть до конца своей критической деятельности. Целый ряд замечательных статей поместил Белинский в 'Отечественных Записках' еще в эпоху своего гегельянства в 1840 - 41 г. Особенно выделяются статьи о книге Полевого 'Очерки русской литературы', о сочинениях Марлинского, о 'Сказках Гофмана', о 'Стихотворениях Лермонтова' и его 'Герое нашего времени'. Еще в 'Литературных мечтаниях' Белинский дал яркую и беспристрастную характеристику Марлинского (А. Бестужева), которого тогда считали чуть ли не первым русским писателем: 'Теперь перед ним все на коленах', - писал Белинский в 'Литературных мечтаниях'. Белинский признал его талант очень примечательным, но вместе с тем указал на такие недостатки его, которые неизбежно должны были отодвинуть Марлинского во вторые и третьи ряды русской литературы. Теперь в большой и блестящей статье о Марлинском (1840) Белинский развил эти мысли, характеризуя Марлинского как типичного 'псевдо-романтика' - точка зрения, которая остается и до сих пор справедливой, сохраняющей все свое значение до наших дней. Статья эта произвела громадное впечатление, сыграла громадную роль тем, что свергла Марлинского с пьедестала; сам Белинский впоследствии с законной гордостью вспоминал, что статья его сразу поставила Марлинского на надлежащее место в мнении русской читающей публики. Еще более замечательна статья Белинского (1840) о 'Двух сказках Гофмана'. В статье этой Белинский высказал свои заветные взгляды относительно педагогии в самом широком смысле этого слова; уже с самого начала своей критической деятельности Белинский в своих рецензиях разрабатывал вопрос о воспитании. Главным вопросом названной статьи является вопрос о развитии воспитанием реалистических и романтических элементов души человека; другая проблема, разрабатываемая параллельно, - вопрос о принципах воспитания. Первый вопрос Белинский в течение своей критической деятельности решал различно; решение же второго вопроса Белинский не переменял никогда, и это делает его родоначальником всей русской педагогической школы. 'Орудием и посредником воспитания должна быть любовь, а целью - человечность', - говорит Белинский в указанной статье. - 'Мы разумеем здесь первоначальное воспитание, которое важнее всего. Всякое частное или исключительное направление, имеющее определенную цель в какой-нибудь стороне общественности, может иметь место только в дальнейшем окончательном воспитании. Первоначальное же воспитание должно видеть в дитяти не чиновника, не поэта, не ремесленника, но человека, который мог бы впоследствии быть тем или другим, не переставая быть человеком'. Эти основные педагогические идеи легли впоследствии в основу всех теоретических построений и практических применений их Пироговым , Ушинским и целым рядом последующих представителей русской педагогической школы. В том же 1840 - 41 г. Белинский написал две большие статьи о <br>... смотреть

БЕЛИНСКИЙ ВИССАРИОН ГРИГОРЬЕВИЧ

БЕЛИНСКИЙ Виссарион Григорьевич (1811-48) - русский литературный критик. Сотрудничал в журналах "Телескоп" (1833-36), "Отечественные записки" (1839-46) и "Современник" (1847-48). Стремился создать литературную критику на почве философской эстетики (в основном под влиянием идей Ф. Шеллинга и Г. Гегеля). Поставив во главу угла критику существующей действительности, разработал принципы натуральной школы - реалистического направления в русской литературе, главой которого считал Н. В. Гоголя. В ежегодных обзорах литературы, в статьях об А. С. Пушкине (11 статей, 1843-46), М. Ю. Лермонтове и др. давал конкретно-исторический анализ их творчества, раскрывая самобытность, народность, гуманизм, как важнейший критерий художественности их произведений.<br>... смотреть

БЕЛИНСКИЙ ВИССАРИОН ГРИГОРЬЕВИЧ

Белинский Виссарион Григорьевич       (1811—48), критик, публицист, революционный демократ. В октябре 1839 переехал из Москвы в Петербург (останов... смотреть

БЕЛИНСКИЙ ВИССАРИОН ГРИГОРЬЕВИЧ

Бели́нский Виссарион Григорьевич (1811, крепость Свеаборг — 1848, Петербург), литературный критик. Сын священника. В 1829—32 учился на словесном отделе... смотреть

БЕЛИНСКИЙ ВИССАРИОН ГРИГОРЬЕВИЧ

Белинский Виссарион Григорьевич [30.5(11.6).1811, Свеаборг, ‒ 26.5(7.6).1848, Петербург], русский литературный критик, публицист. Отец Б. ‒ флотский ле... смотреть

БЕЛИНСКИЙ ВИССАРИОН ГРИГОРЬЕВИЧ1

,знаменитый критик. Родился 1 июня 1811 г. в Свеаборге, где отец его был морским врачом. Детство свое Белинский провел в городе Чембаре, в 1820 г. поступил в уездное училище, а с 1825 г. учился в пензенской гимназии. Не кончив учения в гимназии, в 1828 г. он решил поступить в Московский университет; для осуществления этой мечты ему пришлось преодолеть много препятствий. Но все-таки в конце 1829 г., после многих затруднений, ему удалось стать студентом Московского университета. Нерадостные воспоминания остались у Белинского о детских годах. Мать его была типичной провинциальной кумушкой, а отец, человек не без дарований и кое-что обещавший, совершенно опустился под влиянием провинциальной жизни. Характеры отца и матери отразились и на сыне. Темперамент матери, резкость и прямота отца проявились уже в молодом Белинском; если прибавить к этому, что дедом его был священник, отец Никифор, по семейным преданиям праведник-аскет и подвижник, то мы увидим, что и религиозный экстаз подвижника-деда впоследствии в новых формах и с новой силой воскрес в прямодушном вечном подвижнике, вечном искателе, Белинском. Любовь к родной литературе развилась в Белинском с самых юных лет. Он сам описывает, как он перечитывал без разбора все, что печаталось тогда в журналах, альманахах и собраниях сочинений. Еще будучи учеником уездного училища, он *в огромные кипы тетрадей* списывал стихотворения и классиков русской литературы: Державина , Карамзина , Крылова и знаменитостей того времени: Станевича , Невзорова и др. То же самое продолжа лось в период его пензенской гимназической жизни, когда особое впечатление произвели на него сочинения князя Одоевского и когда от преклонения перед Державиным и Жуковским он перешел к восторженному преклонению перед Пушкиным . Юноша сам пробовал писать, сочинять баллады, рассказы и считал себя, по его словам, *опасным соперником Жуковского*. Одно из таких стихотворений *Русская Быль* (написанное уже в эпоху студенчества, в 1831 г.) дошло до нас, так как было тогда же напечатано. Но к этому времени Белинский уже отказался от поэтического творчества; он решил, что оно не для него, и в конце 1830 г. перешел к другой отрасли искусства: он стал писать в прозе драму *Дмитрий Калинин*. На трагедию эту Белинский возлагал большие надежды. Он не только был под обаянием *лестной сладостной мечты о приобретении известности*, но надеялся также и *разжиться казною*. В это время Белинский был казенно-коштным студентом, но с ненавистью относился к этому *казенному кошту*. В конце 30-го года, когда в Москве свирепствовала холера, в университете был карантин, и студенты были заперты в нем в течение трех осенних месяцев. Этим временем невольного отдыха Белинский воспользовался для того, чтобы закончить трагедию, и прочел ее в литературном студенческом кружке с большим успехом, а затем представил в университетскую цензуру для напечатания. О последующем сам Белинский так рассказывал в письме к своему отцу: *Прихожу через неделю в цензурный комитет и узнаю, что мое сочинение цензуровал Л.А. Цветаев, заслуженный профессор, статский советник и кавалер... Не буду много распространяться, скажу только, что мое сочинение признано было безнравственным, бесчестящим университет, и о нем составили журнал. Но после дело это было уничтожено, и ректор сказал мне, что обо мне ежемесячно будут даваться особые донесения*. Товарищи Белинского в своих воспоминаниях рассказывают подробнее, что профессора-цензоры обрушились на Белинского, пригрозили ему ссылкой в Сибирь, каторгой или солдатчиной; это так потрясло Белинского, что он в тот же день слег в больницу. Сперва это дело кончилось для Белинского сравнительно благополучно: *Начальство обо мне забыло и думать, - писал Белинский родителям в мае 1831 г., но тут же он прибавлял: - правда, при первом случае начальство не умедлит напомнить мне, что знает меня*. И действительно, полтора года спустя Белинский был исключен из университета (в сентябре 32 г.) под предлогом *слабого здоровья и ограниченности способностей*. Несомненно, что действительным предлогом было *дурное направление* Белинского, выразившееся в этой его юношеской трагедии *Дмитрий Калинин*. Трагедия эта направлена против крепостного права. Герой этой драмы, Дмитрий Калинин, выражает одну из центральных мыслей ее в горячем монологе: *Кто дал гибельное право одним людям порабощать своей властью волю других подобных им существ, отнимать у них священное сокровище - свободу? Кто позволил им ругаться правами природы и человечества? Господин может для потехи или для рассеяния содрать шкуру со своего раба; может продать его, как скота, и выменять на собаку, на лошадь, на корову, разлучить его на всю жизнь с отцом, с матерью, с сестрами, с братьями, и со всем, что для него мило и драгоценно. Милосердный Боже, отец человеков, ответствуй мне: Твоя ли премудрая рука произвела на свет этих змиев, этих крокодилов, этих тигров, питающихся костями и мясом своих ближних и пьющих, как воду, их кровь и слезы*. Целый ряд подобных тирад, направленных против крепостничества, делали эту трагедию разумеется совершенно нецензурною для того времени; но еще более, быть может, нецензурным была другая сторона драмы - обвинение в крепостничестве не человека, а Бога, ряд монологов, направленных не против тиранства господ, а против тиранства Божественной Воли. Герой драмы, Дмитрий Калинин, сын дворовых людей, с детства воспитывался в семье своего помещика-владельца, Лесинского, и полюбил дочь своего приемного отца Софию. Не думая о *пустых обрядах*, они отдались друг другу. И в то время, как Дмитрий собирался во всем признаться и повиниться своему приемному отцу, - отцу Софьи, - он получает известие, что его приемный отец умер, и что ненавидящая Дмитрия семья Лесинских приказывает ему вернуться в деревню и быть лакеем при свадьбе Софьи, которая будто бы выходит замуж за князя. Дмитрий появляется на балу у Лесинских, происходит ссора, и он убивает одного из братьев Софьи, жестокого и злого рабовладельца. Потом, по просьбе Софьи, он убивает ее и перед тем, как убить себя, случайно узнает, что он, Дмитрий, побочный сын Лесинского и таким образом брат Софьи. И вот Дмитрий Калинин, кровосмеситель, братоубийца, проклинает память своего отца, проклинает весь мир и закалывается. Эта юношеская драма Белинского переполнена трескучими монологами, драматическими эффектами и вообще является вполне незрелым, почти детским произведением; но тем не менее ее следует признать произведением чрезвычайной важности для характеристики всего Белинского и его дальнейшего мировоззрения. Сущность драмы не столько в постановке вопроса социального, сколько этического, философского и религиозного: мало того, что люди тираны, кровопийцы, рабовладельцы; не таким ли является и Бог, который позволяет свершиться тому, что свершилось с Дмитрием Калининым? И Дмитрий Калинин готов проклясть за это Бога: *Ты Существо Всевышнее, - восклицает Дмитрий, - скажи мне, насытилось ли Ты моими страданиями, натешилось ли моими муками, навеселилось ли моими воплями, упилось ли моими кровавыми слезами?.. Кто сделал меня преступником? Может ли слабый смертный избежать определенной ему участи? А кем определяется эта участь? О, я понимаю эту загадку!..* И Калинин решает, что *Бог наш отдал нашу несчастную землю на откуп дьяволу*. С этим сталкивается точка зрения добродетельного резонера драмы, друга Дмитрия - Сурского, который отстаивает веру в благость Промысла, веру в гармоничность мира и жизни. Таким образом в юношеском произведении Белинского были предвосхищены все три основные позднейшие взгляда его на мир, на жизнь и на человека. А, именно, до конца 30-х годов Белинский все ревностнее и горячее отстаивал в своей литературной деятельности эту точку зрения добродетельного резонера Сурского, оправдывая Бога и признавая разумным все существующее. В самом начале 40-х годов Белинский потерял эту свою веру и стал повторять в своих произведениях то, что некогда вложил в уста Дмитрия Калинина. И, наконец, во второй половине 40-х годов, придя к новой вере в нового Бога, - к вере в социальность, - в новые формы общественного устройства, Белинский только развивал те социальные мотивы, которые впервые прозвучали в его юношеской драме. И таким образом Дмитрий Калинин совершенно неожиданно для Белинского заключил в себе в зачаточном виде все дальнейшее развитие мировоззрения великого критика. К литературной работе Белинский приступил вскоре после своего исключения из университета. Ему удалось пристроиться в журналы Надеждина *Телескоп* и *Молву*. С 1833 г. он стал помещать там свои переводы с французского, а затем, вероятно, и небольшие рецензии. Осенью 1834 г. он в течение нескольких месяцев печатал в *Молве* свою первую дебютную критическую статью *Литературные мечтания*, и с этих пор стал главным критиком журналов Надеждина, в которых в течение 1835 и 1836 годов поместил ряд рецензий и несколько больших статей. Из последних особенно выдаются, кроме *Литературных Мечтаний*, статьи: *О русской повести и повестях г. Гоголя*, *Ничто о ничем*, *О критике и литературных мнениях *Московского Наблюдателя* и *Опыт системы нравственной философии*. В статьях этих проявлялось отчасти влияние Надеждина, но в еще большей степени они были проявлением того мировоззрения, которое вырабатывалось в дружеском кружке Станкевича , одним из деятельных членов которого был Белинский. Кружок Станкевича в начале 30-х годов был просто дружеский кружок молодежи (в него входили: Станкевич, Константин Аксаков , Клюшников , Ефремов, Белинский, позднее Боткин , Бакунин и др.); кружок этот совокупными силами вырабатывал себе *мировоззрение*, сущность которого была заранее предопределена преемственными влияниями. Станкевич был ближайшим учеником профессора Павлова , который, в свою очередь, был в 20-х годах одним из виднейших представителей русских шеллингианцев и натурфилософов; *Шеллингианство* и было тем мировоззрением, которое с 1833 по 1836-й г. объединяло собою друзей кружка Станкевича. И уже в *Литературных Мечтаниях* мировоззрение это проявилось с достаточной полнотой и силой. Вот эти шеллингианские воззрения Белинского. Главное в мире и жизни - искусство; оно является *выражением великой идеи вселенной*, подобно тому как сама вселенная является только выражением *единой вечной идеи, проявляющейся в бесчисленных формах*. Проявление этой идеи - борьба между добром и злом, светом и мраком; отражение этой идеи - цель искусства. *Изображать, воспроизводить в слове, в звуке, в чертах и красках идею всеобщей жизни природы - вот единая вечная тема искусства. Поэтическое одушевление есть отблеск творящей силы природы*. Эта творящая сила всеобъемлюща, беспристрастна, объективна, - таким же должно быть и искусство: оно не должно иметь цели вне себя. Но в то же время искусство, как отблеск творящей силы в человеке, должно быть пронизано горячим чувством и пламенным субъективным сочувствием. Это соединение субъективизма с объективизмом является только другим выражением той заимствованной у Канта шеллингианской мысли, что *творчество бесцельно с целью*: поэзия не имеет цели вне себя, и в этом ее объективизм, но в то же время она должна быть *целесоразмерна*, и в этом ее субъективизм. Прекрасное уж тем самым, что оно прекрасно, является и нравственным, и разумным; *эстетическое чувство есть основа добра, основа нравственности*. Эти эстетические теории Белинского являются только одной стороной его шеллингианства; второй стороной являются его социологические положения. Романтики 30-х годов с особым вниманием останавливались на определении понятия *народ*, народность и решали этот вопрос в том смысле, что *народности суть индивидуальности человечества*. Чем самобытнее народ, тем ценнее его вклад *в общую сокровищницу успехов человечества*. Вот почему реформы Петра Великого могли только *вогнать клин между народом и обществом*. Русская изящная словесность стала отражением именно этого общества, а потому она и не является подлинной литературой, которая всегда глубоко народна. *У нас нет литературы* - это основная тема всех *Литературных Мечтаний* Белинского. Подробно обозревая всю русскую изящную словесность послепетровского времени, Белинский находит только четырех подлинных выразителей народного духа: Державина, Крылова, Грибоедова и Пушкина. Но это не мешает критику закончить свою элегию в прозе восторженным пророчеством о том, что у нас еще наступит истинная эпоха искусства, что у нас еще будет литература, достойная великого народа. Исходя из этих эстетических оснований, Белинский производил и историко-литературные и критические оценки и старым, и современным ему писателям. Большую статью он посвятил Гоголю (*О русской повести и повестях г. Гоголя*, 1835), впервые поставив этого писателя на надлежащую высоту; он первый вскрыл сущность гоголевского творчества - *комическое одушевление, всегда побеждаемое глубоким чувством грусти и уныния*. Основные свои мысли о свободном творчестве, о внешней бесцельности искусства, о бессознательной народности художника - все эти мысли Белинский приложил к произведениям Гоголя, как теорию к фактам. Попутно он охарактеризовал целый ряд романистов: Марлинского , Одоевского, Погодина , Полевого , Павлова. В том же году Белинский написал статью о стихотворениях Кольцова , впервые обратив внимание на этого начинавшего тогда поэта. В следующем году он поместил в *Телескопе* замечательную статью *Ничто о ничем*. Это был обзор русской литературы 1835 г., основанный на тех же эстетических основаниях, как и предыдущие статьи Белинского. Попутно Белинскому пришлось выдержать много полемических стычек, из которых он почти всегда выходил победителем. Одной из замечательнейших статей в этом роде является статья *О критике и литературных мнениях *Московского Наблюдателя* (1836), направленная против Шевырева , с которым Белинскому так много впоследствии приходилось сражаться. Наконец, последней статьей Белинского в *Телескопе* 1836 г. была его статья о книжке Дроздова *Опыт системы нравственной философии*; но в этой статье Белинский уже отошел от шеллингианства, придя к фихтеанству вместе со всем кружком Станкевича. В шеллингианстве Белинский и его друзья нашли ответ на свои эстетические запросы; знакомство с философией Фихте принудило их обратить главное внимание на вопросы этические и теоретико-познавательные. Главным неофитом фихтеанства был в то время член кружка Станкевича - Бакунин, который и вводил Белинского в эту новую для него область. Философское учение Фихте было очень русифицировано Бакуниным и его друзьями. Была введена масса новых терминов, а старые термины получили новое, совершенно своеобразное, значение. Все человечество было разделено на рубрики, на слои: внизу стояла толпа, обладающая низменной *нравственной точкой зрения*; несколько выше было состояние *прекраснодушия*, переходное к третьему, высшему состоянию - *благодати* немногих избранных. Весь внешний мир считался *призрачным*, а действительным считалась только *жизнь в духе*, - высшие переживания этические и эстетические. Белинский одно время старался убедить себя в истинности этой новой веры и был просто подавлен авторитетом Бакунина; он убедил себя, что окружающий его мир есть *призрачность*, и что истинная действительность заключена только в узком кружке избранных людей, к которым Белинский не всегда даже смел себя причислять. Часть этих взглядов высказана уже Белинским в статье его по поводу книжки Дроздова *Опыт системы нравственной философии*. *Только тот поступок нравственен, - говорит в этой статье Белинский, - который совершен не по каким-либо сторонним побуждениям, а исключительно по сознательной оценке нравственности этого поступка; можно делать добро случайно или повинуясь авторитету, но такие поступки вовсе не будут нравственно добрыми*. Отсюда объясняется отрицательное отношение Белинского, вслед за Бакуниным, к массе людей бессознательно добрых и бессознательно злых; к таким людям они применяли термин *добрый малый*, который считался крайне обидным для русских философских романтиков периода фихтеанства. Опять-таки под влиянием Фихте, а также и вообще немецкой идеалистической философии написаны Белинским последние восторженные страницы этой статьи, содержащие в себе пылкую проповедь целесообразности всего существующего; мысль эта, высказанная еще в *Литературных мечтаниях*, была теперь горячим порывом вполне согласно с духом учения Фихте, и выражала собой те самые мысли, которые когда-то юный Белинский высказывал еще в своей юношеской драме устами Сурского. Интересно отметить, однако, что в эту эпоху своего фихтеанства Белинский держался радикальных социально-политических воззрений; по собственному признанию Белинского, он понял фихтеанство в радикальном политическом значении. Но именно в этой области прежде всего и произошел духовный перелом в Белинском. Как это случилось, пока недостаточно выяснено, так как после статьи о книжке Дроздова Белинский вынужден был на полтора года прервать свою журнальную деятельность. Осенью 1836 г. в *Телескопе* было помещено знаменитое *философическое* письмо Чаадаева , за помещение которого журнал был разгромлен, Надеждин сослан, и сам Белинский подвергнут обыску при своем возвращении в Москву из деревни Бакуниных, где он гостил осенью 1836 г. Писем Белинского той эпохи тоже не осталось, а потому этот полуторагодовой период до весны 1838 г. остается до сих пор наименее выясненным в биографии Белинского; известно только, что к середине 1837 г. Белинский совершенно отказался от своего былого политического радикализма и этим начал вообще свое отторжение от фихтеанства. Вскоре из области политической Белинский перенес свое отрицание и в область фихтеанской теории познания; в душе его назревал протест против этой совершенно несвойственной ему *фихтеанской отвлеченности*. Последним толчком было знакомство его осенью 1837 г. с философией Гегеля, в которую его ввел также Бакунин. *Новый мир нам отрылся. Это было освобождение, - вспоминал впоследствии Белинский про осень 1837 г. - Слово *действительность* сделалось для меня равнозначительно слову Бог*. Это было разрывом с субъективно-идеалистической философией Фихте; гегельянство же было понято Белинским в смысле философского реализма. Прежде Белинский говорил о призрачности внешнего и действительности внутреннего идеального мира; теперь Белинский признал *действительным* весь окружающий его мир, признал внутреннюю разумность не только внутреннего, но и всего это внешнего мира. Так пришел Белинский к знаменитой теории разумной деятельности, увидев в ней реалистический оплот против былых своих идеалистических отвлеченностей. С весны 1838 г. Белинскому удалось вернуться к журнальной работе. Группа его друзей, с Бакуниным во главе, стала издавать журнал *Московский Наблюдатель*. Белинскому пришлось играть в нем главную роль не только литературного критика, но и редактора. Журнал продолжался до середины 1839 г., и Белинский поместил в нем целый ряд статей, характерных для эпохи его гегельянства. Самой главной является огромная статья о Гамлете, содержащая в себе и разбор этой драмы, и рассказ об игре в ней знаменитого Мочалова . Значение этой статьи заключается в яркой формулировке того мировоззрения, которое теперь на несколько лет крепко утвердилось в душе Белинского. Это мировоззрение - примирение с действительностью - не надо понимать в том узком смысле, в каком оно иногда понимается: тут главное - не в примирении с русской действительностью, не с действительностью даже вообще, тут главное в принятии мира в его целом, в признании высшей объективной разумности мира, в продолжении той проповеди, которую Белинский вел еще в *Литературных мечтаниях* (в эпоху шеллингианства) и в статье о книжке Дроздова (в эпоху фихтеанства); теперь та же самая основная мысль строится им на новых и более крепких основаниях (гегельянства). В вдохновенном и пылком проповедовании этой веры в принятие мира - главное значение статьи Белинского о *Гамлете*; и в этом вообще все значение его статей гегельянской эпохи (1838 - 40); независимо от этого, в статье о *Гамлете* мы имеем блестящий анализ этой трагедии, а также и игры Мочалова, которую Белинский обессмертил этой своей статьей. Кроме статьи о *Гамлете*, Белинский поместил в *Московском Наблюдателе* целый ряд рецензий, статьи о сочинениях Греча , о романах Лажечникова и теоретическую статью *О критике*. Там же была помещена и написанная Белинским, вероятно, в 1837 - 38 годах драма *Пятидесятилетний дядюшка*, которая даже была поставлена в начале 1839 г. на московской сцене; эта вполне слабая вещь была последней данью Белинского попыткам художественного творчества. Она была напечатана в *Московском Наблюдателе* незадолго до его подписчиков, и Белинскому снова пришлось искать себе журнальной работы. Вообще все это время с конца 1836 г. Белинский очень бедствовал. Неудачная любовь его к Александре Бакуниной (сестре Михаила) в связи с тяжелым положением денежных дел привела Белинского к тому, что еще зимою 1836 г. он чувствовал себя совершенно опустившимся и, чтобы заглушить тяжелые чувства, *предавался чувственности*. Такая жизнь довела его до болезни, и весною 1837 г. ему пришлось ехать лечиться на Кавказ на средства друзей. В то же самое время Белинский составил и издал книгу: *Основание русской грамматики*, надеясь поправить ею свои денежные обстоятельства; но он еще более ухудшил их, потому что изданная в долг грамматика почти совсем не расходилась. В 1838 - 39 годах, во время сотрудничества в *Московском Наблюдателе*, Белинский тоже постоянно нуждался, а по прекращении этого журнала остался совершенно в безвыходном денежном положении. Ему пришлось поэтому в конце 1839 г. решиться на переезд из Москвы в Петербург, где предстояла работа в *Отечественных Записках*, журнале Краевского , в руки которого этот журнал незадолго до того перешел. Начался петербургский период в жизни Белинского и сотрудничество его в *Отечественных Записках*, продолжавшееся до начала 1846 г. Это время было расцветом критической деятельности Белинского, а также и расцветом *Отечественных Записок*; в них Белинский поместил громадное число статей, составивших ему в то время крупное литературное имя. Белинский переехал в Петербург непримиримым гегельянцем, хотя еще в Москве начались у него споры со многими товарищами, которые были не согласны с тем односторонним пониманием гегельянства, которое проповедовал Белинский. На этой почве он разошелся с Бакуниным, а также выдержал жестокий спор с Герценом , только что возвращавшимся тогда из пятилетней ссылки. Далекий от былого радикализма, Белинский перешел теперь к преклонению перед всем существующим на том основании, что *все действительное разумно*. Герцен в *Былом и Думах* описывает, как на этой почве произошел резкий спор в конце 1839 г. между ним и Белинским. *Знаете ли, что с вашей точки зрения, - сказал ему Герцен, думая поразить его своим революционным ультиматумом, - вы можете доказать, что самодержавие, под которым мы живем, разумно?*. *Без всякого сомнения*, - отвечал Белинский и прочел Герцену *Бородинскую годовщину* Жуковского (Герцен ошибочно называет *Бородинскую годовщину* Пушкина). Резкий спор возник между ними на этой почве, и Белинский, уехав в Петербург, в первых же номерах *Отечественных Записок* разразился большими статьями, явно направленными и против Герцена, и вообще против его точки зрения. Этими статьями являются, не считая вводной заметки о *Бородинской годовщине* Жуковского, две большие статьи: первая - о книге Глинки : *Очерки Бородинского сражения* и вторая - обширная статья о Менцеле. Если прибавить к этим статьям еще большую статью о *Горе от ума*, то этим будут перечислены все большие дебютные статьи Белинского в *Отечественных Записках*, а также и все статьи, в которых проявилось крайнее и нетерпимое гегельянство Белинского. В статьях этих Белинский начинает с повторения былых своих шеллингианских взглядов (которые перешли и в гегельянство) на народ, как на индивидуальность человечества. Народ есть личность, и подобно тому, как личность человеческая есть в существе своем мистическая тайна, так и народ и общество есть тайна и откровение. Священнейшим явлением народной и общественной жизни является царь, как носитель самодержавной власти. *Таинственное зерно, корень, сущность и жизненный пульс народной жизни выражается словом царь*. Но не только это явление общественной жизни таинственно и священно; священно и разумно все существующее; священно и разумно даже крепостное право, в котором Белинский видит *самобытные формы русской жизни*. Одним словом, Белинский отожествил историческую необходимость с разумной действительностью, - отожествление, против которого особенно восставал сам Гегель. Кроме этой основной мысли, Белинский доказывает в своих статьях ряд побочных. В *Очерках Бородинского сражения* он обращается к анализу понятий личности и общества, к попытке их примирения и синтеза. Так как на свете все разумно и все целесообразно само в себе, то страдание и гибель человеческой личности есть только ничтожный субъективный факт, входящий в общую мировую гармонию. От целого ряда подобных мыслей Белинский скоро отказался, но прочным выводом этой статьи осталось, во всяком случае, то положение, что общество есть не ограничение, а расширение человеческой личности. Мысль эта легла впоследствии в основу литературной деятельности Белинского 40-х годов, когда и социальность, и личность были для него одинаково дороги. В статье *Менцель, критик Гёте* Белинский продолжает свою скрытую полемику с Герценом, продолжает отстаивать полную разумность всего существующего и свою веру в объективную целесообразность мира и жизни. На этой основе он ставит и разрешает вопрос об искусстве, продолжая в общем развитие своих прежних точек зрения. Резко восстает Белинский против двух одинаково ненавистных ему взглядов: против так называемой *нравственной точки зрения на искусство* и против мысли, что *искусство должно служить обществу*. Нравственная точка зрения на искусство, по мнению Белинского, ложна потому, что красота, истина и добро только разные стороны одной и той же сущности: *Отделить вопрос о нравственности от вопроса об искусстве так же невозможно, как разложить огонь на свет, теплоту и силу горения*. И Белинский окончательно формулирует свои постоянные мысли в следующих словах: *Что художественно, то уже и нравственно; что не художественно, то может быть не безнравственно, но не может быть нравственно. Вследствие этого вопрос о нравственности поэтического произведения должен быть вопросом вторым и вытекать из ответа на вопрос, действительно ли произведение художественно*. Эти старые мысли Белинского строятся им теперь на основе гегельянства и получают твердую точку опоры в понятии объективизма художественного творчества. Художественное произведение должно быть объективным, лишенным элемента случайности и разумно-необходимым; с внешней стороны прекрасное содержание должно вкладываться в прекрасные формы, причем форма - это красота, а содержание красоты - добро и истина. Никакие общественные тенденции не допустимы в истинно-художественном произведении. Этой точкой зрения объясняется и отношение Белинского к комедии Грибоедова *Горе от ума*. Непримиримое отношение этой комедии к окружающей действительности не могло, конечно, не заставить Белинского отнестись к ней совершенно отрицательно, тем более, что статья об этой комедии написана Белинским в период наивысшего своего *примирения с действительностью* и наиболее воинственного гегельянства. Разбирая комедию Грибоедова, Белинский стремился показать тенденциозность ее, отсутствие единой идеи в этом произведении, отсутствие цельности, а, следовательно, и нехудожественность этой комедии. Это произведение не художественное, ибо *художественное произведение есть само по себе цель и вне себя не имеет цели*, а Грибоедов - *ясно имел внешнюю цель - осмеять современное общество, которое всегда правее и выше частного человека*. Вот почему Белинский направляет свои удары и на эту комедию вообще, и на фигуру Чацкого в частности. Чацкий, который борется за свою личность, для Белинского есть только *комическая фигура*, *полуумный*, *мальчик на палочке верхом*. Есть основание предполагать, что Белинский, говоря о Чацком, метил в Бакунина, с которым в то время был уже в очень натянутых отношениях. *Чацкие всегда будут смешны для меня, - восклицал Белинский в письме к Бакунину от начала 1840 г., - и я буду их делать смешными для многих, не заботясь, что мой приятель примет эти нападки за личность и оскорбится ими*. Белинский вскоре отказался от этих своих мыслей, но тем не менее ошибочное понимание им *Горя от ума* одно время стало общепризнанным и попало даже в учебники словесности, хотя сам Белинский уже через несколько месяцев заговорил в совершенно ином тоне о *Горе от ума*, называя его *благороднейшим созданием гениальнейшего человека*. Эта новая перемена во взглядах Белинского совершилась сразу, каким-то взрывом, в 1841 г. Уже приехав в Петербург в конце 1839 г., Белинский был в состоянии тяжелого душевного кризиса. В душе Белинского происходила тяжелая борьба. Он старался убеждать себя в истинности своей радостной гегельянской точки зрения и писал свои восторженные статьи в то самое время, когда стал видеть в окружающей его жизни уже не разумную действительность, а действительность *гнусную*, как он стал теперь называть ее. Одно время он стоял в ужасе перед открывавшейся перед ней истиной, а истина же эта состояла в том, что та разумность мира, в которую верил Белинский, вместе с кружком своих друзей, является мифом, сказкой, что для человека мир является объективно-бессмысленным или, по крайней мере, неосмысленным. Таким образом Белинский вернулся к той точке зрения героя своей юношеской драмы, Дмитрия Калинина, с которой он сражался так много лет. Помещая в 1839 - 40 годах ряд блестящих статей, защищающих *разумную действительность*, Белинский делал для себя последнюю попытку отстоять вообще объективную осмысленность мира. Но это ему не удалось; ему не удалось заглушить в себе тот скептический голос, который говорил ему о мучениях человеческой личности, хотя бы весь мир и был разумен. Вот отчего происходит то противоречие, которое имеется между статьями и письмами Белинского 1840 г. В статьях своих он восхваляет действительность, а в письмах говорит о полной потере своей веры в нее. *Жизнь - ловушка, а мы мыши; иным удается сорвать приманку и выйти из западни, но большая часть гибнет в ней, а приманку разве понюхают; глупая комедия, черт возьми*... В середине 1840 г. Белинский получил известие о смерти Станкевича, и известие это было последней каплей, переполнившей чашу. Белинский поднял теперь знамя восстания против былой своей *утешительной философии*, против всяких абсолютных философских систем, против общего. *Я не понимаю, - говорит Белинский в одном из писем 1840 г., - к чему все на свете и зачем: ведь все мы помрем и сгнием; для чего же любить, верить, надеяться, страдать, томиться, стремиться, страшиться; умирают люди, умирают народы, умрет и планета наша, Шекспир и Гегель будут ничто*... И такое настроение, такое мировоззрение абсолютного нигилизма глубоко захватило Белинского; все его письма 1840 - 41 годов говорят все об одном и том же. В статьях своих он не решался высказывать своего отчаяния, и, главным образом, потому, что всю эту свою мучительную *рефлексию* Белинский считал только переходом к некоторому еще неизвестному ему *высшему состоянию духа*. Потому и в статьях своих 1840 - 41 годов Белинский продолжал исключительно проповедовать то, во что теперь он уже не верил, но на что он надеялся верить в будущем. Во всяком случае, Белинский резко отказался от своей прежней точки зрения и от тех мыслей, которые он проводил в указанных выше статьях 1839 - 40 годов. Через год после статьи *О Бородинской годовщине* и *Очерков Бородинского сражения* Белинский, по его собственным словам, не мог вспомнить о них, *не задыхаясь от негодования*. Понимая историческую необходимость всех социальных явлений, в том числе и самодержавия, и крепостного права, Белинский понял теперь, что одинаковое основание имеет и *идея отрицания* - отрицания крепостного права, отрицания самодержавия. *Наш китайско-византийский монархизм до Петра Великого - писал Белинский Боткину 11 декабря 1840 г., - имел свое значение, свою пользу, поэзию, словом, свою историческую законность; но из этого бедного и частного исторического момента сделать абсолютное право и применять его к нашему времени - фай! - неужели я говорю это?..* Так же отказался Белинский и от взглядов, высказанных им в статье о Менцеле. *Художественная точка зрения довела меня до последней крайности, до нелепости* - писал Белинский тому же Боткину 30 декабря 1840 г. Белинский увидел ошибочность своего основного эстетического принципа, по которому нет прекрасных форм без прекрасного содержания, и наоборот: *Глуп я был с моею художественностью, из-за которой не понимал, что такое содержание*, - писал он Боткину еще годом позднее. И, таким образом, к 1841 - 42 г. Белинский уже всецело отказался от своих былых гегельянских увлечений и, продолжая сохранять гегельянство как форму, вкладывал в него теперь совершенно другое содержание. В 1842 г. Белинский окончательно пришел к *социальности* и с этой точки зрения стал оценивать все литературные и общественные события, вплоть до конца своей критической деятельности. Целый ряд замечательных статей поместил Белинский в *Отечественных Записках* еще в эпоху своего гегельянства в 1840 - 41 г. Особенно выделяются статьи о книге Полевого *Очерки русской литературы*, о сочинениях Марлинского, о *Сказках Гофмана*, о *Стихотворениях Лермонтова* и его *Герое нашего времени*. Еще в *Литературных мечтаниях* Белинский дал яркую и беспристрастную характеристику Марлинского (А. Бестужева), которого тогда считали чуть ли не первым русским писателем: *Теперь перед ним все на коленах*, - писал Белинский в *Литературных мечтаниях*. Белинский признал его талант очень примечательным, но вместе с тем указал на такие недостатки его, которые неизбежно должны были отодвинуть Марлинского во вторые и третьи ряды русской литературы. Теперь в большой и блестящей статье о Марлинском (1840) Белинский развил эти мысли, характеризуя Марлинского как типичного *псевдо-романтика* - точка зрения, которая остается и до сих пор справедливой, сохраняющей все свое значение до наших дней. Статья эта произвела громадное впечатление, сыграла громадную роль тем, что свергла Марлинского с пьедестала; сам Белинский впоследствии с законной гордостью вспоминал, что статья его сразу поставила Марлинского на надлежащее место в мнении русской читающей публики. Еще более замечательна статья Белинского (1840) о *Двух сказках Гофмана*. В статье этой Белинский высказал свои заветные взгляды относительно педагогии в самом широком смысле этого слова; уже с самого начала своей критической деятельности Белинский в своих рецензиях разрабатывал вопрос о воспитании. Главным вопросом названной статьи является вопрос о развитии воспитанием реалистических и романтических элементов души человека; другая проблема, разрабатываемая параллельно, - вопрос о принципах воспитания. Первый вопрос Белинский в течение своей критической деятельности решал различно; решение же второго вопроса Белинский не переменял никогда, и это делает его родоначальником всей русской педагогической школы. *Орудием и посредником воспитания должна быть любовь, а целью - человечность*, - говорит Белинский в указанной статье. - *Мы разумеем здесь первоначальное воспитание, которое важнее всего. Всякое частное или исключительное направление, имеющее определенную цель в какой-нибудь стороне общественности, может иметь место только в дальнейшем окончательном воспитании. Первоначальное же воспитание должно видеть в дитяти не чиновника, не поэта, не ремесленника, но человека, который мог бы впоследствии быть тем или другим, не переставая быть человеком*. Эти основные педагогические идеи легли впоследствии в основу всех теоретических построений и практических применений их Пироговым , Ушинским и целым рядом последующих представителей русской педагогической школы. В том же 1840 - 41 г. Белинский написал две большие статьи о Лермонтове , к литературным опытам которого он уже давно, с середины 1838 г., относился с восторгом и с ожиданием. Большую статью посвятил Белинский *Герою нашего времени*, доказывая художественное единство этого романа и его *индивидуальную общность*. Такую же большую статью посвятил он и стихотворениям Лермонтова; в этих двух статьях впервые отразился тот душевный кризис Белинского, о котором мы говорили выше, и который проявлялся прежде только в его письмах. Теперь Белинский уже отказался от своего былого презрительного отношения *к судорожному сжатию личности*; от бесстрастного объективизма он перешел теперь к субъективизму; только теперь и с этой точки зрения мог он понять все значение Лермонтова, весь смысл его стихотворений и его романа. В *Герое нашего времени* Белинский увидел *распадение духа в мучительной рефлексии, раздвоенность чувства и сознания*; об этом состоянии духа Белинский говорил теперь по собственному опыту, и, быть может, потому статьи его о Лермонтове являются одновременно и блестящими характеристиками произведений Лермонтова, и характеристиками произведений Лермонтова, и характеристикой состояния духа самого Белинского. Начиная с 1841 г., Белинский стал помещать в *Отечественных Записках* ежегодное обозрение русской литературы и продолжал до конца своей деятельности в этом журнале, до начала 1846 г. Если не считать знаменитых статей о Пушкине, то эти ежегодные обозрения являются самым замечательным из всего того, что писал Белинский в *Отечественных Записках*. Ежегодное обозрение было для Белинского только предлогом подробно говорить вообще о русской литературе, об истории ее, делать большие литературные экскурсии, подводить теоретические основания под свои критические суждения. В статье *Русская литература в 1840 г.* Белинский, между прочим, занялся определением слова *литература* и, исходя из этого определения, вновь повторил свою прежнюю точку зрения, которую он высказал еще в *Литературных мечтаниях* - о том, что мы не имеем литературы, как исторического и преемственного выражения народного сознания. Это было последним выражением этой старой и ошибочной мысли Белинского. Не прошло и двух лет, как он признал историческую закономерность развития русской литературы, как проявления сознания русского общества. В следующем годовом обзоре, в статье *Русская литература в 1841 г.*, Белинский снова вернулся к теме *Литературных мечтаний* и снова дал обобщающее обозрение всей литературы послепетровского времени. В это самое время, в начале 40-х годов, Белинский задумал писать книгу - обширную критическую историю русской литературы, над которой он и работал урывками в течение всех 40-х годов. Статья *Русская литература в 1841 г.* может считаться кратким конспективным изложением одного из главных отделов этой предполагавшейся книги - а именно истории русской литературы XVIII - XIX в. Интересно сопоставить эту его статью, написанную в конце 1841 г., с появившимися семью годами ранее *Литературными мечтаниями*: в *Литературных мечтаниях* Белинский называл, в конце концов, четырех гениальных народных русских писателей - Державина, Крылова, Грибоедова и Пушкина; теперь он значительно расширяет этот список, прибавляя к указанным выше еще Жуковского и Батюшкова , Гоголя и Лермонтова. Белинский признает теперь, что *какова бы ни была наша литература, но она - огромное явление для каких-нибудь ста лет*; однако в этом обозрении он еще отказывается признать существование русской литературы как проявления народного сознания. Уже годом позднее Белинский перешел к строго исторической точке зрения на историю русской литературы, и это было отчасти проявлением того факта, что к 1842 г. Белинский уже окончательно сделался проповедником идеи *социальности*. В статьях его, начиная с 1842 г., все определеннее и сильнее звучат ноты светлой веры в социальное устроение человечества и историческую необходимость этого устроения; параллельно с этим растет и уверенность в историческом значении и в историческом развитии русской литературы как органа народного сознания. Особенно ясно проявляются эти идеи в тех статьях и отрывках, которые предназначались Белинским для указанной выше его предполагавшейся книги *Критическая история русской литературы*. Таких статей и отрывков сохранилось четыре: *Разделение поэзии на роды и виды*, *Идея искусства*, *Общее значение слова литература* и статьи о народной поэзии. Статьи эти относятся к 1841 - 1843 годам; часть их была напечатана в *Отечественных Записках*, другая часть сохранилась в рукописях и попала только в собрание сочинений Белинского, изданное в 60-х годах. Статья *Разделение поэзии на роды и виды* является отрывком из *Эстетики*, частью главы о теории поэзии; теоретическая основа этой статьи является почти дословным изложением основных положений *Эстетики* Гегеля о принципах разделения поэзии; Белинский пользовался в этом случае конспектами, составленными Катковым , который тогда входил в кружок молодых друзей Бакунина, Боткина и Белинского. Статья *Идея искусства*, напечатанная при жизни Белинского, являлась вводной философской статьей для всей предполагавшейся книги и определяла понятие искусства отчасти по Гегелю, но отчасти и с налетом былых шеллингианских воззрений Белинского. Искусство Белинский определял как непосредственное созерцание истины или мышление в образах; определение это было заимствовано им от немецкого гегельянца Ретшера и впоследствии стало ходячим в русской литературе, несмотря на то, что оно является очень мало удачным. Со статьей об *Идее искусства* тесно связаны две первые статьи Белинского о народной поэзии, написанные в 1842 г. и построенные по-прежнему на гегельянском фундаменте - на воззрении о диалектическом развитии идеи. Исходя отсюда, Белинский строит обычную схему о классицизме XVIII в., как тезисе, о романтизме XIX в., как антитезисе, а синтез их он видит в *истинной идее искусства нашего времени* - в поэзии реальной. По-прежнему разрабатывается в этих статьях идея о народности, - идея, которую Белинский не уставал разрабатывать с первых же шагов своей литературной деятельности. В самых первых своих статьях он постоянно проводил мысль о бесцельном искусстве и бессознательной народности. Теперь Белинский снова повторяет эти мысли, но с очень характерной оговоркой; по-прежнему заявляет он, что истинный художник народен и национален без всякого усилия со своей стороны; по-прежнему Белинский утверждает, что в искусстве одна цель - само искусство, но к последнему утверждению он прибавляет существенную оговорку - разделение художественного искусства и тенденциозной беллетристики - мысль, которая в зачаточном виде выражена им тоже в первых статьях его литературной деятельности. Искусство, говорит Белинский, не имеет цели вне себя, не преследует никаких моральных и утилитарных целей: но, кроме поэзии, есть еще и *беллетристика*, которая может ставить себе внешнюю цель, имеющую большую пользу и важное значение. Эти мысли Белинский проводил с этих пор и до конца своей литературной деятельности. Наконец, последняя из статей этого цикла *Общее значение слова литература*, написанная, вероятно, в 1843 г. и являющаяся по существу только переработкой статьи *Русская литература в 1840 г.*, показывает нам уже Белинского, всецело стоящего на исторической и социальной точке зрения. Здесь мы еще и еще раз находим пересмотр вопроса о существовании русской литературы и окончательное его решение. В *Литературных мечтаниях* был ребром поставлен вопрос, существует ли русская литература, и ответ гласил: *у нас нет литературы*. Шестью годами позднее в годичном обозрении *Русская литература в 1840 г.* Белинский уже несколько иначе ответил на тот же вопрос: *Русская литература, - сказал он, - только что начинается, но ее еще нет*; начинается же она, как литература мировая, с Пушкина, так что хотя литературы еще нет, но в то же время она уже есть. Еще через четыре года в указанной статье *Общее значение слова литература* Белинский дает уже иной окончательный ответ на тот же вопрос. Теперь, по мнению Белинского, *существование русской литературы есть факт, не подвергнутый никакому сомнению*, несмотря на то, что, опять-таки по новому мнению Белинского, *всемирно-исторического значения русская литература никогда не имела и пока иметь не может*. Но так как литературу определяет прежде всего *органическая последовательность в развитии*, и так как такая последовательность, несомненно, имеется в русской литературе, то является возможной и история русской литературы, которая, таким образом, есть *сознание народа, исторически выразившееся в произведениях его ума и фантазии*. Это было окончательным ответом Белинского на поставленный им же самим десятью годами ранее вопрос. Эта статья его, как мы уже сказали выше, осталась тогда не напечатанной; но Белинский повторил по существу тот же ответ в своей статье того же года *Русская литература в 1843 г.*. Всеми этими статьями Белинский окончательно вошел в русло *социальности*, проповедником которой он стал с этих пор; а от *социальности* неизбежен был переход и к *социализму*.... смотреть

БЕЛИНСКИЙ ВИССАРИОН ГРИГОРЬЕВИЧ (181148)

литературный критик, публицист. Сотрудничал в журнале Телескоп (1833-36), Отечественные записки (1839-46) и Современник (1847-48). В статьях 1840-х гг. в условиях цензурного гнета в завуалированной форме доказывал необходимость глубоких социально-политических преобразований, уничтожения крепостничества и самодержавия. Наиболее ярко эти идеи отразились в письме к Н. В. Гоголю (июль 1847), которое широко распространялось в списках (впервые опубликовано А. И. Герценом в Полярной звезде , 1855).... смотреть

БЕЛИНСКИЙ ВИССАРИОН ГРИГОРЬЕВИЧ (181148)

БЕЛИНСКИЙ Виссарион Григорьевич (1811-48), русский литературный критик. Сотрудничал в журналах "Телескоп" (1833-36), "Отечественные записки" (1839-46) и "Современник" (1847-48). Стремился создать литературную критику на почве философской эстетики (в основном под влиянием идей Ф. Шеллинга и Г. Гегеля). Поставив во главу угла критику существующей действительности, разработал принципы натуральной школы - реалистического направления в русской литературе, главой которого считал Н. В. Гоголя. В ежегодных обзорах литературы, в статьях об А. С. Пушкине (11 статей, 1843-46), М. Ю. Лермонтове и др. давал конкретно-исторический анализ их творчества, раскрывая самобытность, народность, гуманизм, как важнейший критерий художественности их произведений.... смотреть

БЕЛИНСКИЙ ВИССАРИОН ГРИГОРЬЕВИЧ (181148)

БЕЛИНСКИЙ Виссарион Григорьевич (1811-48) , русский литературный критик. Сотрудничал в журналах "Телескоп" (1833-36), "Отечественные записки" (1839-46) и "Современник" (1847-48). Стремился создать литературную критику на почве философской эстетики (в основном под влиянием идей Ф. Шеллинга и Г. Гегеля). Поставив во главу угла критику существующей действительности, разработал принципы натуральной школы - реалистического направления в русской литературе, главой которого считал Н. В. Гоголя. В ежегодных обзорах литературы, в статьях об А. С. Пушкине (11 статей, 1843-46), М. Ю. Лермонтове и др. давал конкретно-исторический анализ их творчества, раскрывая самобытность, народность, гуманизм, как важнейший критерий художественности их произведений.... смотреть

БЕЛИНСКИЙ ВИССАРИОН ГРИГОРЬЕВИЧ2

интересно отметить, что к социализму Белинский пришел от неопределенной социальности через вопрос о женщине, о ее роли в обществе, о ее значении в современном браке, о ее правах и обязанностях. В начале 1841 г. Белинский был знаком с социализмом только понаслышке; в одном из писем середины 1841 г. он восклицал: *Надо познакомиться с сен-симонистами; я на женщину смотрю их глазами*. В письме к Боткину от 27 июня мы находим удивительную по силе и страстности тираду, выясняющую отношение Белинского к так называемому *женскому вопросу*. Прошло еще два-три месяца, и Белинский познакомился уже с учением социализма, с Сен-Симоном, Леру и другими; одновременно с этим он всецело изменил свое отношение к Жорж Занд, которое до этих пор было крайне отрицательным. В статье *Русская литература в 1841 г.* Белинский впервые высказал печатно этот свой новый взгляд на женщину, на женский вопрос вообще и на значение в мировой литературе произведений Жорж Занд; в это самое время, прочитав роман Жорж Занд *Мельхиор*, Белинский написал восторженное письмо своему другу Панаеву : *Мы счастливцы, очи наши узрели спасение наше, и мы отпущены с миром Владыкою, мы дождались знамений и поняли и уразумели их*. Так пришел Белинский к социализму, подойдя к нему именно со стороны вопроса о женщине, ее значении, правах и участи; это важно отметить потому, что к социализму Белинский пришел таким образом не внешне, не рационалистически, а от глубин своей личной жизни. В кружке Станкевича царила сперва романтическая теория любви; в конце 30-х годов последовало резкое отрицание ее Белинским и, наконец, в начале 40-х годов Белинский дошел до реалистической постановки вопроса и тем самым приблизился вплотную к проблеме социализма. А когда Белинский подошел к этим проблемам, то увидел, что они ставят и решают все те мучившие его, начиная с 1840 г., вопросы о личности и обществе, которые он сам ставил и не мог решить. Так, с 1842 г. Белинский стал проповедником мирового учения социализма. *Итак, я теперь в новой крайности - это идея социализма, которая стала для меня идеею идей, бытием бытия, вопросом вопросов, альфою и омегою веры и знания... все из нее, для нее и к ней. Она вопрос и решение вопроса. Она для меня поглотила и историю, и религию, и философию*. Так завершился и заключился в душе Белинского его мучительный кризис 1840 - 41 г. Обычно его называют кризисом гегельянства, крушением гегельянского мировоззрения в понимании Белинского; но вопрос необходимо поставить гораздо шире: дело было не в одном гегельянстве, а во всяком абсолютном понимании мира. С болью и усилием отказавшись от такого понимания, воплощенного и в гегельянстве, Белинский сперва впал в отрицание, в абсолютный нигилизм, в мучительную *рефлексию*, преодолеть которую ему удалось с трудом и мучением только путем признания вершиной мира человеческой личности. А от этого признания Белинский вскоре перешел к социальности и социализму - и это стало его новой верой и его высшим *синтезом* - синтезом былого утверждения разумности мира с недавним отрицанием его. Эта вера осталась непоколебленной до 1846 г. Эта эпоха социальности и социализма явилась в то же самое время эпохой высшего проявления критических сил Белинского. В то самое время, когда он путем мучительных исканий приходил к выработке новой веры, нового широкого мировоззрения, в русской литературе и общественности происходила выработка мировоззрения двух партий: западничества и славянофильства. Белинский и сделался признанным главой первой из них, несмотря на то, что во многом симпатизировал (особенно впоследствии) положениям славянофильского мировоззрения. Дело усложнялось тем, что в сущности Белинскому не приходилось иметь дела с представителями подлинного славянофильства: ни Хомяков , ни Аксаковы, ни Киреевские - главные представители славянофильской партии - не имели тогда в своих руках журнала и не имели возможности выражать и высказывать свои взгляды. Исключением были несколько месяцев 1845 г., когда журнал Погодина и Шевырева *Москвитянин* перешел на короткое время в руки Ивана Киреевского и его единомышленников. До и после этого Белинскому приходилось полемизировать, как с представителями славянофильства, только с Погодиным и Шевыревым, которые во многом были выразителями только грубого национализма, имевшего мало общего со славянофильством. Но, с другой стороны, были между ними и некоторые общие черты; и хотя Погодин и Шевырев только по недоразумению считались представителями славянофильства, однако и сами славянофилы не всегда отгораживали себя от этих предшественников современного национализма. Первую перчатку бросил западникам, в лице Белинского, Шевырев, профессор Московского университета, преподаватель там истории русской литературы и главный литературный критик *Москвитянина*. В январской книге *Москвитянина* за 1842 г. появилась резкая статья Шевырева: *Взгляд на современное направление русской литературы*; в этой статье был целый ряд нападок на Белинского - на *рыцаря без имени*, *в забрале и маске с медным лбом и размашистою рукою, на щите которого кривыми буквами написано слово убеждение*. Шевырев нападал на него за неуважение и непочтение к великим именам русской литературы, за преклонение перед Западом, который, по мысли Шевырева, совершенно уже *сгнил* и от которого русскому человеку и русской литературе нечего заимствовать. Белинский ответил на все это небольшой, но сокрушительной статейкой *Педант*, которая замечательна тем, что с нее ведет свое начало надолго затянувшаяся война между западниками и славянофилами, и которая была причиной окончательного разрыва между этими двумя враждебными партиями. К Погодину и Шевыреву примкнули Аксаковы, Киреевские, Хомяков и др. и вскоре были объединены названием *славянофилов*; уже гораздо позднее увидели необходимость различать прогрессивное во многом славянофильство от реакционного национализма Погодина и Шевырева. Впервые эту разницу отметил в 50-х годах Чернышевский ; в 40-х же годах, в эпоху Белинского, оба эти направления смешивались отчасти по вине и самих славянофилов. Так началась борьба западничества с славянофильством, и вот почему маленькая статейка Белинского *Педант* имеет такое большое значение в истории русской общественной мысли. Полгода спустя Белинский был вынужден выступить против своего былого близкого друга, Константина Аксакова, одного из главных представителей славянофильства; и чем дальше, тем больше разгоралась эта борьба двух систем мировоззрения, причины которой лежали глубоко - в реалистическом миропонимании западников и в мистическом мировосприятии представителей подлинного славянофильства. С Константином Аксаковым Белинскому пришлось вести полемику по поводу Гоголя, когда в 1842 г. появились его *Мертвые души*. Новая историческая и социальная точка зрения Белинского дала ему возможность глубоко проникнуть в смысл творчества Гоголя и правильно оценить громадное значение *Мертвых душ*. Белинскому удалось *раскрыть пафос поэмы, который состоит в противоречии общественных форм русской жизни с ее глубоким субстанциальным началом, доселе еще таинственным*. В Гоголе Белинский увидел глубокого *социального поэта*, объективно изучающего факты и в то же время обладающего той *глубокой всеобъемлющей и гуманной субъективностью, которая не допускает его... быть чуждым миру им рисуемому, но заставляет его проводить через его душу живу явления внешнего мира*. В то же самое время Белинский с удивительной проницательностью предчувствовал по некоторым лирическим местам *Мертвых душ* ту опасность, которая впоследствии действительно погубила Гоголя-художника. Определение *субстанциального начала* русской жизни, по мнению Белинского, было бы возможным только в том случае, если эта народная субстанция есть нечто положительное и действительное, а не гадательная, когда она есть прошедшее и настоящее, а не только будущее. *Великая ошибка для художника писать поэму, которая может быть возможна в будущем...: нам как-то страшно, чтобы первая часть поэмы, в которой все комическое, не осталась истинною трагедиею, а остальные две, где должны проступить трагические элементы, не сделались бы комическими, по крайней мере, в патетических местах*. Мы теперь знаем, как печально оправдалось это глубокое предсказание на тех местах второй части *Мертвых душ*, которые сам Гоголь считал лучшими. На этой почве понимания Гоголя и возгорелась полемика между Белинским и Константином Аксаковым, который с юношескою восторженностью поставил *Мертвые души* Гоголя рядом с *Илиадой* и *Одиссеей*, а самого Гоголя рядом с Гомером и Шекспиром *в отношении к акту творчества*. В этой полемике Белинский легко вышел победителем и жестоко высмеял своего былого друга, теперь противника (статьи *Несколько слов о поэме Гоголя *Мертвые души*, *Объяснение на объяснение по поводу поэмы Гоголя *Мертвые души*, 1842). Полемика с представителями славянофильства после этого, конечно, еще более усилилась. Этой полемике посвящен целый ряд литературных и журнальных заметок Белинского 1842 - 43 г., не говоря уже о том, что почти в каждой статье Белинского мы находим теперь целый ряд выпадов против идейных врагов его. Наиболее замечательными в этом отношении статьями, почти всецело посвященными борьбе со славянофильством, являются статьи: *Русская литература в 1844 г.*, *Русская литература в 1845 г.* и большая статья о романе графа Соллогуба *Тарантас*. Обозрение русской литературы за 1844-й год Белинский посвятил едкому анализу литературного и художественного значения произведений Хомякова и Языкова , которые выпустили в этом году по книжке своих стихотворений. В следующем годовом обозрении, в статье *Русская литература в 1845-м году*, Белинский продолжал свою борьбу со славянофильством, или, говоря более определенно, с романтизмом славянофильского мировоззрения, считая славянофилов преемниками романтиков 30-х годов. Теперь, когда Белинский стал проповедником *действительности* в смысле реализма, он стал под романтизмом понимать все мечтательное, сентиментальное, полудетское - и все это глубоко несимпатичные ему качества он приписал теперь славянофильству. *Во что бы ни нарядился романтик, он все останется романтиком. Не понимая этого, романтики обеими руками стали хвататься за маски и костюмы... некоторые, говорят, не шутя надели на себя терлик, охабень и шапку-мурмолку; более благоразумные довольствуются только тем, что ходят дома в татарской ермолке, в татарском халате и желтых сафьянных сапожках - все же исторический костюм. Назвались они партиями и думают, что делать значит рассуждать на приятельских вечерах о том, что только они удивительные люди, и что, кто думает не по их, тот бродит во тьме*. Этому романтизму славянофилов и их литературных представителей Белинский противопоставляет новую реальную школу, которая вскоре получила название *натуральной школы*; реализм этой школы был тем главным ее свойством, которое Белинский противопоставил и романтизму 30-х годов, и романтизму славянофилов. Критический анализ произведений реалистической школы, оценка их социальной точки зрения и объяснение их значения - все это стало главной задачей критической работы последних годов жизни Белинского. Несмотря на частные ошибки, Белинский в общем был глубоко прав, считая характерным признаком славянофильства именно романтизм, если только понимать его не в смысле мечтательности или сентиментальности, а гораздо глубже - именно так, как определял его сам же Белинский в одной из своих пушкинских статей 1843 г.: Белинский определял там романтизм как мировоззрение мистицизма, как внутренний мир души человека. В этом действительно заключались внутренняя сущность славянофильства и внутренняя причина глубокого расхождения славянофилов и западников: причины распадения русской интеллигенции на эти две враждебные группы лежали гораздо глубже всех социальных, националистических и политических разногласий; они лежали в реалистическом миропонимании западников и в мистическом (романтическом) мировосчувствовании славянофилов; и так как Белинский понимал это, то сущность его полемики со славянофильством остается до сих пор совершенно верной. Наиболее резкий выпад Белинского против славянофилов был сделан им в замечательной статье по поводу романа графа Соллогуба *Тарантас*. Незадолго до этой статьи Белинского появились злобные стихотворения Языкова, направленные против всех западников, в которых был и целый ряд угроз, и целый ряд доносов на Чаадаева, Белинского и других представителей западничества. Возмущенный этим, Белинский ждал только повода, чтобы тяжело обрушиться на своих идейных врагов, и случай этот скоро представился: в самом начале 1845 г. вышло произведение графа Соллогуба *Тарантас*, по поводу которого Белинский написал глубоко ядовитую статью, явно направленную против одного из главных представителей славянофильства - Ивана Васильевича Киреевского (воспользовавшись тем, что и герой этого романа Соллогуба, склонный к славянофильству молодой человек, носит имя Ивана Васильевича); статья эта была резким ударом одновременно и по славянофильству, и по целому ряду отсталых националистических воззрений графа Соллогуба. Кроме постоянной и ожесточенной борьбы со славянофильством, Белинский в эту эпоху дал целый ряд замечательных критических статей по разным поводам и на разные темы. В 1842 г. им были написаны две большие критические статьи о молодом поэте Аполлоне Майкове и о другом поэте, уже подходившем тогда к концу своей деятельности, Баратынском . Первая из этих статей замечательна своей характеристикой понятия *трагического*, о котором Белинский много писал в своих письмах той же эпохи; кроме того, статья эта является блестящей и непоколебленной до сих пор характеристикой всей поэзии Майкова. Вторая статья, о стихотворениях Баратынского, так же важна, как подводящая философский фундамент под целый ряд самый глубоких жизненных вопросов; но самого Баратынского Белинский оценил недостаточно и, быть может, именно потому, что сам он в 1842 г. только что отделался от тех мечтательных вопросов и исканий, которые составляли сущность поэзии Баратынского, и на которые этот поэт не давал и не мог давать никакого ответа, удовлетворявшего Белинского. В том же году Белинским была написана большая статья по поводу *Речи о критике* Никитенко ; широко задуманная статья эта представляет интерес в различных отношениях. Прежде всего в статье этой мы имеем первое печатное провозглашение Белинским перемены своих убеждений со времени 1839 - 41 годов; главное же - мы находим в этой статье ряд ярко выраженных мнений Белинского о критике, литературе и искусстве, обозначающих собою новую социальную эпоху его мировоззрения. Перейдя к реализму, Белинский отказался от своих былых взглядов на искусство; теперь он высказывает тот взгляд, что искусство должно быть тесно связано с общественностью, как с почвой всякой действительности. В этой статье Белинский окончательно порывает с прежней своей идеей о красоте, как единой цели искусства: такое понимание, говорит Белинский, есть необходимый момент понимания искусства, но его надо миновать для того, чтобы иметь возможность идти дальше; кроме красоты, как формы, необходимо еще *нечто* в искусстве, и это *нечто* есть мысль, идея и содержание, неизбежно вырастающие на общественной почве. С этой статьи началось возвращение Белинского к строгой историко-критической точке зрения на почве социальности. С этой точки зрения Белинский годом позднее пишет большие статьи о Державине, которые, по его мысли, являлись непосредственным введением к большим и давно задуманным им статьям о поэзии Пушкина. В Державине Белинский видит непосредственного предшественника Жуковского и Батюшкова, которые, в свою очередь, были непосредственными предшественниками Пушкина. Статьей о Державине Белинский исчерпал почти все, что было с тех пор высказано об этом поэте; критическая оценка поэзии Державина сделана Белинским исчерпывающая. Державин, как поэт русского вельможества Екатерининской эпохи, и Державин, как поэт наивного эпикуреизма и страха смерти - вот историко-социологическая и эстетико-философская оценка, проведенная Белинским в двух больших статьях о Державине. С этого же года Белинский начал писать свои замечательные статьи о Пушкине, затянувшиеся на несколько лет. Кроме них, к эпохе 1843 - 46 годов относится, кроме перечисленных выше, еще целый ряд статей, иногда небольших по размеру, но очень важных по содержанию. Таковы, например, статьи о *Параше*, произведении молодого Тургенева , где Белинский дал впервые проницательную характеристику его дарования; таковы статьи о *Сочинениях князя В. Одоевского*, о книге Никитенко *Опыт истории русской литературы*, ряд случайных статей в сборнике *Физиология Петербурга*, где Белинский поместил статьи *Петербург и Москва*, *Петербургская литература*, *Александринский театр*, а также и общее введение к этому сборнику. Но все это было только работой между прочим. Главное внимание Белинский обратил на свои статьи о Пушкине, которые печатались им в *Отечественных Записках* с 1843 по 1846 г. и разрослись по своему объему в целую книгу. Статьи эти и сам Белинский считал главным своим критическим трудом, и впоследствии они были действительно признаны венцом его критической действительности. Для того чтобы подойти к Пушкину, Белинский снова и подробно остановился на русской литературе XVIII в. и перебросил мост от Державина к Пушкину, характеризуя сперва писателей XVII в., современных Державину, а затем Карамзина, Жуковского и Батюшкова, как непосредственных предшественников Пушкина в том или другом отношении. Особенно подробно остановился он на Жуковском, настойчиво подчеркивая сентиментальные черты его романтизма - мысль, которая только недавно стала безусловно признанной (после появления в 1904 г. монографии А.Н. Веселовского о Жуковском). Попутно Белинский перешел вплотную к вопросу о том, что такое романтизм, и впервые дал глубокое решение этого вопроса, определяя романтизм не как литературное течение, а как психологическую теорию и систему мировоззрения; об этом мы упомянули выше. После Жуковского такому же подробному анализу подвергает Белинский и творчество Батюшкова, в котором он справедливо видит непосредственного предшественника Пушкина. *Что Жуковский сделал для содержания русской поэзии, то Батюшков сделал для ее формы: первый вдохнул в нее душу живу, второй дал ей красоту идеальной формы*. Только с четвертой статьи Белинский подошел к произведениям самого Пушкина и дал общий взгляд на всю сумму его поэтического творчества; до сих пор этот анализ остался единственным оценивающим и группирующим произведения великого поэта, несмотря на небольшие ошибки в частности, которые были неизбежны в то время. В пятой статье, появившейся в 1844 г., Белинский подходит к критическому анализу зрелых произведений Пушкина, предпосылая этому анализу обширное введение о критике и ее задачах. Белинский подробно развивает теорию критического чувствования, теорию необходимости предчувствовать, пережить, перестрадать горести и радости поэта, чтобы понять и оценить его, чтобы уразуметь *пафос* его поэзии, его творчества. Пафос - это живой нерв творчества поэта и его преобладающая страсть, его любовь и ненависть, его сознательная или бессознательная святыня, его миропонимание и мировосприятие; главная задача всякой критики по мысли Белинского есть определение этого пафоса того или иного писателя, того или другого произведения. Таким пафосом пушкинского творчества Белинский считает художественность: *Пушкин был призван, - говорит Белинский, - быть первым поэтом-художником Руси, дать ей поэзию, как искусство, как художество*. Но так как еще в своей статье о *Речи* Никитенко Белинский признавал художественность только как *первый момент* искусства, и так как в поэзии Пушкина Белинский не находил того искусства, которое сверх красоты формы должно еще быть *осуществлением современного сознания, современной думы о значении и цели жизни, о путях человечества, о вечных истинах бытия*, то и поэзию Пушкина Белинский считал только первым, уже прошедшим моментом в развитии русской литературы. Потому несмотря на то, что Пушкин гениальный и великий поэт, он, - доказывает Белинский, - не современный поэт, который должен быть провозвестником современного сознания человечества, ибо пафосом поэзии Пушкина является только художественность, только искусство, только красота. Белинский не заметил, что, кроме художественности, как внешней формы, у Пушкина есть еще глубокий внутренний пафос, который сам же Белинский отметил, не придав ему достаточного значения, - пафос *приятия мира*, столь близкий самому Белинскому. Этот глубочайший пафос поэзии Пушкина и разрешение им в этом смысле всех нравственных и философских вопросов не могли удовлетворить Белинского, который всецело отдался в это время идее социальности и общечеловеческого прогресса. Белинский не мог заметить поэтому, что *художественность* является только эстетической стороной пушкинского *приятия мира*, точно так же, как это *приятие мира* является только философской стороной *художественности* Пушкина. Эти два пафоса пушкинского творчества настолько же нераздельно едины, как формы и содержание: они проникают друг друга и являются телом и душой пушкинской поэзии. Восторженно исповедуя социальную точку зрения, Белинский не заметил и не мог заметить этой стороны мировоззрения Пушкина. Но это не помешало Белинскому с глубокой проницательностью вскрыть и осветить значение Пушкина и дать ему в общем такую характеристику, повторением которых были в сущности все последующие. Блестящий разбор всех поэм Пушкина, характеристика действующих лиц этих поэм, громадный и изумительный по силе анализа разбор *Евгения Онегина* занимают собою VI, VII, VIII и IX статьи о Пушкине. Кое в чем Белинский ошибался в этом своем анализе; так, например, сен-симонистский взгляд на женщину заставил Белинского подойти к Татьяне, русской девушке начала 20-х годов, с абсолютным критерием, не обращающим внимания на какую бы то ни было историческую эпоху, и вынести Татьяне суровый обвинительный приговор, который почти полвека держался в русской критической литературе, но который, несомненно, должен быть признан ошибочным. Но это не помешало Белинскому оценить поэтическую прелесть образа Татьяны, и, несмотря на частичные ошибки, вся эта статья в целом до сих пор является одной из наиболее ценных среди многочисленных позднейших характеристик Татьяны. То же самое можно повторить и о блестящей характеристике Белинского Онегина, к которому он подходит с социологическим методом своей критики; этому методу, необходимому как одна из ступеней, ведущих к обобщающему критическому синтезу, Белинский первый положил основание в русской критике. Он охарактеризовал Онегина социологически, как неизбежный продукт русского дворянства начала XIX века, а в Пушкине он увидел по этой же причине *идеолога дворянства*, выражаясь современными терминами. Этот верно отмеченный штрих, без которого непонятен Пушкин 30-х годов (Пушкин - дворянин и помещик), еще сильнее подчеркнул социальную точку зрения Белинского, но в то же время еще более затушевал абсолютную ценность пушкинского миропонимания; обратив внимание на классовые идеалы Пушкина, Белинский еще более не заметил в содержании поэзии Пушкина вечной философской ценности - *приятия мира*. Здесь приходится отмечать то, что не заметил Белинский в Пушкине, потому что если бы говорить о том, что он правильно заметил в нем, то пришлось бы об одном этом писать целую статью: почти все остальные взгляды Белинского до сих пор лежат в основе нашего общего понимания Пушкина. В Х-й из пушкинских статей Белинский дает подробный анализ *Бориса Годунова* и опять, несмотря на мелкие частные ошибки, дает яркую художественную характеристику Бориса Годунова, характеристику, которой теперь удивляются специалисты-историки. В конце 1846 г. появилась XI-я и последняя из пушкинских статей Белинского, где Белинский на немногих страницах сумел сказать так много, что до сих пор историки литературы только повторяют в общем сказанное Белинским о *Медном всаднике*, *Моцарте и Сальери*, *Каменном госте* и других произведениях Пушкина. Вообще же в этих пушкинских статьях Белинского мы имеем единственный в русской литературе критический анализ поэзии Пушкина. Блестящий и глубокий разбор поэзии непосредственных предшественников Пушкина и связи их с Пушкиным; критическая оценка и классификация лирических произведений великого поэта; определение внешнего и внутреннего пафоса его творчества; последовательный разбор всех поэм Пушкина; ряд блестящих и глубоких характеристик героев этих поэм и вообще общественных типов России первой четверти XIX века, - все это навсегда и неразрывно связало имя Белинского с именем Пушкина. С тех пор прошло три четверти века - и до сих пор эта работа Белинского остается единственной во всей пушкинской литературе. Последняя XI-я статья о Пушкине была вообще последней статьей Белинского в *Отечественных Записках*: он вышел из этого журнала еще в начале 1846 г. За это время произошел целый ряд перемен в его личной жизни. Неудачная любовь к Бакуниной снова воскресла в Белинском в 42 - 43 годах, и на этот раз Белинский, по-видимому, мог рассчитывать на взаимность. Но летом 1843 г. Белинский, гостивший в то время в Москве у Боткина, встретился со своей будущей женой, Марией Васильевной Орловой, классной дамой московского института. Это была немолодая уже женщина: Белинский женился на ней в ноябре 1843 г. Брак этот, по-видимому, не был особенно удачным, - по крайней мере, в марте 1846 г. Белинский писал Боткину, что за эти три года он *пережил да передумал и уже не головою, как прежде, право, лет за тридцать*. К тому же обострялась и болезнь - чахотка, которой Белинский был болен, по-видимому, еще в Москве; тяжелая журнальная работа и эксплуатация Белинского издателем *Отечественных Записок*, ловким и оборотистым Краевским, еще более обострила к середине 40-х годов болезнь Белинского. Московские друзья старались помочь ему, чем могли; когда они (Герцен, Бакунин, Грановский и другие) узнали о решении Белинского уйти в начале 1846 г. из *Отечественных Записок* и о намерении его издать большой сборник *Левиафан* для того, чтобы обеспечить свое существование, то они тотчас же предложили и прислали ему целый ряд статей. Однако издание этого альманаха Белинский решил отложить на осень 1846 г., так как московские друзья его (главным образом, Герцен), обеспокоенные состоянием здоровья Белинского, устроили ему поездку по России с мая по октябрь этого года. Знаменитый актер Щепкин , старый московский знакомый Белинского, ехал летом этого года на гастроли по всей России, вплоть до Одессы и Крыма, и Белинский пустился с ним в полугодовое путешествие, которое, однако, не поправило его здоровья. За время его отсутствия старый пушкинский журнал *Современник* был куплен друзьями Белинского - Панаевым и Некрасовым , так что после возвращения из путешествия Белинский мог снова взяться за журнальную работу и стал, хотя и не редактором, но, во всяком случае, заведующим литературно-критической частью этого журнала. Здоровье, однако, не позволяло ему отдавать этому журналу так много сил, как это ему хотелось; уже в начале 1847 г. доктора стали снова посылать его в путешествие на воды, в Силезию. Средства для поездки снова достали друзья Белинского, главным образом, Боткин, и Белинский провел за границею летние месяцы 1847 г. Из Силезии Белинский проехал в Париж, где виделся с Бакуниным, Герценом и другими своими петербургскими друзьями. Заграничное лечение не помогло ему, и он вернулся осенью в Петербург еще более больным, чем уехал за границу; по его собственному выражению, он *беспрестанно умирал*. Но и такое состояние не помешало Белинскому дать в 1847 - 8 годах целый ряд замечательных статей, достойно завершивших его литературную и критическую деятельность. В *Современнике* 1847 г. им написаны большие статьи о воспоминаниях Булгарина , о жизни и сочинениях Кольцова; дано обозрение русской литературы за 1846 г. и напечатан большой и замечательный по содержанию *Ответ Москвитянину* (на статью о *Современнике* Юрия Самарина ). Еще в *Отечественных Записках* в статье о *Петербургском сборнике* Белинский дал тогда же большой разбор романа Достоевского *Бедные люди*, встретив его с энтузиазмом и проницательно указав *на место, которое со временем займет Достоевский в русской литературе*. В этом же 1847 г. Белинским было написано статья-письмо, которое Герцен справедливо считал завещанием Белинского. Это было знаменитое письмо Гоголю по поводу его книги *Выбранные места из переписки с друзьями*, - письмо, долгое время остававшееся недоступным для печати, но разошедшееся в тысячах списков по всей России; даже враги Белинского, славянофилы, видели в этом письме *исторический акт*, *манифест* западничества. Основной мыслью книги Гоголя была та, что бороться с общественными и социально-политическими несовершенствованиями можно и нужно только путем личного религиозного совершенствования. Эта проповедь личного совершенствования, как пути к решению общественных вопросов, была не только совсем чужда, но даже и враждебна взглядам Белинского, настолько враждебна, что спорить с этим общим принципом он не мог и не считал нужным, а сосредоточил свои удары на частных применениях этого принципа. Это замечательное по силе письмо Белинский написал Гоголю из Зальцбрунна, написал резко и энергично, не связанный никакими цензурными путями и не опасаясь перлюстрации письма. Вследствие этого письмо осталось *нецензурным* в России до 1905 г.; но эта самая свобода от всяких цензурных пут позволила Белинскому написать это письмо с такою искренностью и силою, с какими он не имел возможности написать ни одну из своих статей. В других статьях того же 1847 г. Белинский продолжал свою борьбу со славянофильством, а также отстаивал русскую натуральную школу, в реализме которой он видел противовес романтизму славянофильства. В последней своей статье *Взгляд на русскую литературу 1847 г.* Белинский посвятил все свое внимание этому вопросу, снова возвращаясь к разработке проблемы об *искусстве*, о его различии с *беллетристикой*, служебное значение которой Белинский теперь очень ценил. В этой же статье Белинскому пришлось отметить крупный возникающий талант Гончарова в его только что появившейся *Обыкновенной истории* и разобрать критически целый ряд произведений Герцена, Тургенева, Григоровича , Достоевского, в которых он видел продолжателей Гоголя и представителей натуральной школы в русской беллетристике. Начав свою литературную деятельность с отрицания преемственности русской литературы, Белинский, как мы видели, подошел к идее о ее преемственности и проявлении ее, как сознания русского народа и русского общества. К концу своей жизни Белинский разочаровался в утопическом социализме, разочаровался в своей былой вере в возможность самоосвобождения народа, перешел к признанию исключительной роли личности в этом освобождении, но не успел развить этих своих новых взглядов, часть которых вскоре после этого развил в своих блестящих статьях и письмах Герцен. 26 мая 1848 г. Белинский умер. Он умер *вовремя*, как говорил потом об этом Грановский, потому что в руки николаевских жандармов вскоре попало распространенное во многих списках его письмо к Гоголю, за одно чтение которого, между прочим, был приговорен к смертной казни Достоевский, один из членов кружка петрашевцев. В 1849 г. управляющий III отделением канцелярии Его Величества (нынешний департамент полиции) Дубельт *яростно сожалел* о смерти Белинского, как об этом передает Кавелин ; *мы бы его сгноили в крепости* - таковы были слова Дубельта. Но смерть избавила Белинского от этого испытания. Значение Белинского громадно не только в истории русской литературы, но и в истории русской общественной мысли. Он был первым основателем истории новейшей после-петровской литературы; он был гениальным критиком, чутко улавливавшим малейшие проблески таланта в разбираемом авторе, но в то же время чутко показывавшим и слабые стороны писателей, которые до того считались *классическими*. В области развития русской мысли Белинский совершил громадную работу за целые поколения; он и его друзья пережили в русской литературе громадную эпоху влияния немецкой философии, перешли к *социальности* и от нее к социализму, родоначальниками которого на русской почве являются именно Белинский и Герцен. Те мысли и положения, которые Белинский развивал в 30 - 40-х годах, разрабатывались и разрабатываются после него вот уже много десятков лет целыми группами представителей русской интеллигенции. И недаром *отцом русской интеллигенции* называют именно Белинского. Иванов-Разумник. Главным пособием для изучения Белинского все еще остается уже значительно устаревшая книга Пыпина , *Белинский, его жизнь и переписка* (2 т., СПб., 1876; 2-е посмертное издание Е.А. Ляцкого , СПб., 1908). Перечень других очень многочисленных статей и книг, посвященных Белинскому, см. у Венгерова *Источники словаря русский писателей*, т. I. Полного собрания сочинений Белинского еще нет. Изданное Солдатенковым в 1860-х годах собрание сочинений в 12 томах очень неполное. Предпринятое С.А. Венгеровым полное собрание сочинений доведено до 1845 г. (9 томов, СПб., 1901 - 10). Издание Венгерова снабжено обширным историко-литературным комментарием. Лучшие из собрания избранных сочинений вышли под ред. Н.А. Котляревского и Иванова-Разумника (СПб., 1911). Последнее дает ряд объяснительных предисловий к главнейшим статьям Белинского и большую вводную статью. См. также статьи: Авдеев Михаил Васильевич ; Аксаков Константин Сергеевич ; Амфитеатров Яков Козьмич ; Андреевский Сергей Аркадьевич ; Анненков Павел Васильевич ; Асенковы ; Бакунины ; Баратынский Евгений Абрамович ; Басистов Павел Ефимович ; Батюшков Константин Николаевич ; Башуцкий Александр Павлович ; Бенедиктов Владимир Григорьевич ; Бестужев Александр Александрович (Марлинский) ; Бестужев-Рюмин Константин Николаевич ; Билевич Николай Иванович ; Богданович Ипполит Федорович ; Боткин Василий Петрович ; Боян (Баян) ; Броневский Владимир Богданович ; Булгарин Фаддей Венедиктович ; Бунаков Николай Федорович ; Бурнашев Владимир Петрович ; Бутков Яков Петрович ; Великопольский Иван Ермолаевич ; Венгеров Семен Афанасьевич ; Верстовская Надежда Васильевна ; Владиславлев Владимир Андреевич ; Воейков Александр Федорович ; Вяземский Петр Андреевич ; Ган Елена Андреевна ; Ге Николай Николаевич ; Герцен Александр Иванович ; Гнедич Николай Иванович ; Гоголь Николай Васильевич ; Гончаров Иван Александрович ; Гребенка Евгений Павлович ; Греч Николай Иванович ; Грибоедов Александр Сергеевич ; Григорович Дмитрий Васильевич ; Григорьев Аполлон Александрович ; Давыдов Денис Васильевич ; Даль Владимир Иванович ; Державин Гавриил Романович ; Добролюбов Николай Александрович ; Достоевский Федор Михайлович ; Дружинин Александр Васильевич ; Дудышкин Степан Семенович ; Дурова Надежда Андреевна ; Ершов Петр Павлович ; Ефремов Петр Александрович ; Жадовская Юлия Валериановна ; Живокини Василий Игнатьевич ; Жуковский Александр Кириллович ; Жуковский Василий Андреевич ; Иванов-Разумник ; Кавелин Константин Дмитриевич ; Карамзин Николай Михайлович ; Каратыгин Василий Андреевич ; Катков Михаил Никифорович ; Клюшников Иван Петрович ; Кольцов Алексей Васильевич ; Корш Евгений Федорович ; Котляревский Нестор Александрович ; Краевский Андрей Александрович ; Кудрявцев Петр Николаевич ; Кукольник Нестор Васильевич ; Лажечников Иван Иванович ; Лермонтов Михаил Юрьевич ; Лернер Николай Осипович ; Ломоносов Михаил Васильевич ; Майков Аполлон Николаевич ; Майков Валериан Николаевич ; Марков Михаил Александрович ; Марченко Анастасия Яковлевна ; Масальский Константин Петрович ; Межевич Василий Степанович ; Мерзляков Алексей Федорович ; Мизко Николай Дмитриевич ; Милюков Александр Петрович ; Минаев Дмитрий Иванович ; Мочалов Павел Степанович ; Мятлев Иван Петрович ; Надеждин Николай Иванович ; Некрасов Николай Алексеевич ; Никитин Иван Саввич ; Одоевский Владимир Феодорович ; Озеров Владислав Александрович ; Орлов Александр Анфимович ; Павленков Флорентий Федорович ; Пав лов Николай Филиппович ; Панаев Иван Иванович ; Писарев Дмитрий Иванович ; Писемский Алексей Феофилактович ; Плетнев Петр Александрович ; Полевой Николай Алексеевич ; Полежаев Александр Иванович ; Полонский Яков Петрович ; Протопопов Михаил Алексеевич ; Протопопов Николай Порфирьевич ; Пушкин Александр Сергеевич ; Пыпин Александр Николаевич ; Решетников Федор Михайлович ; Россия, разд. История русской литературы ; Россия, разд. История русской литературы (XVIII век и первая половина XIX века) ; Россия, разд. Русская литература (1848 - 1855) ; Ростопчина Евдокия Петровна ; Сатин Николай Михайлович ; Сенковский Осип-Юлиан Иванович ; Серебрянский Андрей Порфирьевич ; Скабичевский Александр Михайлович ; Соколов Н. С. ; Солдатенков Козьма Терентьевич ; Соллогуб Владимир Александрович ; Соловьев Владимир Сергеевич ; Сосницкий Иван Иванович ; Станкевич Николай Владимирович ; Стасов Владимир Васильевич ; Степанов Александр Петрович ; Стороженко Николай Ильич ; Струговщиков Александр Николаевич ; Сухомлинов Михаил Иванович ; Толстой Алексей Константинович ; Толстой Лев Николаевич ; Тургенев Иван Сергеевич ; Ушаков Василий Аполлонович ; Филимонов Владимир Сергеевич ; Флексер Аким Львович (А. Волынский) ; Хвощинская-Заиончковская Надежда Дмитриевна ; Хомяков Алексей Степанович ; Чаадаев Петр Яковлевич ; Чернышевский Николай Гаврилович ; Чешихин Василий Евграфович ; Чистяковы (М.Б., С.А.) ; Чурило Пленкович ; Шевченко Тарас Григорьевич ; Шевырев Степан Петрович ; Шелгунов Николай Васильевич ; Щепкин Михаил Семенович ; Щепкин Николай Михайлович ; Языков Михаил Александрович ; Яковлев Василий Яковлевич (псевдоним Богучарский) .... смотреть

БЕЛИНСКИЙ ВЛАДИМИР ЕФИМОВИЧ

Белинский, Владимир Ефимович (18 июля 1861, Варшава — не ранее 1913) — юрист, журналистПсевдонимы: Алконост; Алкион [источник: Венгеров]; Альцион; В. ... смотреть

БЕЛИНСКИЙ (ГОРОД В ПЕНЗЕНСКОЙ ОБЛ.)

Белинский (до 1948 ‒ Чембар), город, центр Белинского района Пензенской области РСФСР. Расположен на р. Малый Чембар (бассейн Дона), в 55 км к Ю.-З. от... смотреть

БЕЛИНСКИЙ (ДО 1948 ЧЕМБАР)

БЕЛИНСКИЙ (до 1948 Чембар), город (с 1780) в Российской Федерации, Пензенская обл., в 55 км от ж.-д. ст. Белинская. 9,3 тыс. жителей (1991). Заводы: пенькообрабатывающий, маслоделательный. Музей В. Г. Белинского, который провел в Чембаре детские годы. Вблизи Белинского, в с. Лермонтово (бывшие Тарханы), музей-усадьба М. Ю. Лермонтова и его могила.... смотреть

БЕЛИНСКИЙ (ДО 1948 ЧЕМБАР)

БЕЛИНСКИЙ (до 1948 Чембар) , город (с 1780) в Российской Федерации, Пензенская обл., в 55 км от ж.-д. ст. Белинская. 9,3 тыс. жителей (1991). Заводы: пенькообрабатывающий, маслоделательный. Музей В. Г. Белинского, который провел в Чембаре детские годы. Вблизи Белинского, в с. Лермонтово (бывшие Тарханы), музей-усадьба М. Ю. Лермонтова и его могила.... смотреть

БЕЛИНСКИЙ МАКСИМ

Белинский Максим - Ясинский И. И.

БЕЛИНСКИЙ МАКСИМ

(наст. имя и фам. Иероним Иеронимович Ясинский; 1850–1931) – рус. писатель, журналист. Начал печататься в 1870. Осн. произв. лежат в русле бытоописател... смотреть

БЕЛИНСКИЙ РУПС

442250, Пензенской, р.ц.Белинского

T: 239